Понятно, хмыкнул посол. По верхам, значит. Ну, чуть-чуть красок добавлю для понимания. Иезуиты не просто здесь государство строили. Они полтора века обрабатывали индейцев в духе верного и беззаветного служения. И не господу, а именно самим иезуитам. У этого духовного ордена опыта в этом деле моё почтение! Они добились, чего хотели. Гуарани, местные, и без того были племенем более цивилизованным, чем соседи, но после иезуитов они практически стали полноценной нацией.
Долов сдвинулся на заднем диване «Мерседеса», чтобы ветерок обдувал его голову, и продолжил.
При королях Парагвай это заурядная колония, непримечательная ничем. У неё даже экспорт в Европу отсутствовал. Там было нечего брать. Скот, кожа, хлеб и прочие дары природы было проще везти из низовьев Рио-Платы, то есть будущей Аргентины. Парагвай поставлял только листья йерба-матэ. Тебе, кстати, как? Нравится?
Третий секретарь поморщился.
Гадость лютая.
Так ты не заваривай её как чай, дурашка. Мате надо особым образом употреблять. Покажу потом, как правильно. Но если уметь его пить, то он бодрит почище кофе. И весь юг Америки этот «иезуитский чай» пьёт как не в себя. Так что доходы у Парагвая были.
А воно тільки тут росте? уточнил водитель, тоже прислушивавшийся к разговору.
Скажем так. Сейчас территории, на которых йерба растёт, есть у Аргентины и Бразилии. Но раньше, до поражения в войне, эти территории принадлежали Парагваю. Так что да. На тот момент у Асунсьона была монополия на торговлю этим листом.
Долов мысленно плюнул на условности и стянул галстук совсем, расстегнув рубашку. Жарило немилосердно.
Ну да ладно. Что-то мы отвлеклись. В общем, после обретения независимости встал вопрос, как жить. Присоединяться к Аргентине, как правопреемнице испанской колониальной администрации? Или слать всех лесом и жить на свои. И вот тут-то всплывает фигура Франсии. Мужик, на самом деле, титан. И стоит наравне с Маратом и Робеспьером. Но только у тех была оппозиция, которая их съела, а вот Франсия очень быстро зачистил политический горизонт. Быстро, жестоко и решительно. Всё
имущество политических противников конфисковывалось, любое недовольство каралось. Церковь начала шатать режим и тут же отгребла. Монашеские ордена запретили, монастыри закрыли, и Ватикан послали нафиг. Главой церкви Парагвая Франсия фактически сделал себя.
Ох ты! выдохнул в изумлении Игорь. Да как народ это стерпел?
А кто не стерпел, тот присел. усмехнулся Иван. Там репрессии бушевали нешуточные. Но они в основном затрагивали испанскую часть населения. Индейцам было очень даже неплохо. Их приходские церкви никто не трогал. Государство, наоборот, активно помогало: землю раздавали под символическую арендную плату. Регулярно случались раздачи ткани и инструментов.
На халяву? вскинулся водитель.
Ну да, подтвердил Долов. Франсия к крестьянам был очень щедр и снисходителен. Угнетал он в основном помещиков и интеллигенцию. И преуспел в этом. За тридцать лет его правления страна стала похожа на английскую лужайку, посреди которой стоял один Супремо.
В смысле? не понял Игорь.
Титул у диктатора был такой «Верховный», по-испански «Супремо». Так его и называли. В общем, когда он умер, Лопесу-старшему достался идеально работавший государственный механизм с монополией на внешнюю торговлю. С гигантскими государственными землями, где хозяйство велось по плану. С поголовно грамотным мужским населением, фанатично преданным государству. Где ещё ты такое видел?
Игорь почесал голову и признался:
По отдельности примеры найти можно. Но в таком сочетании нигде. Но почему такая преданность? В чём причина?
Монополия государства на информацию страшная сила. Всех десятилетиями убеждали, что вокруг враги. Что «портеньос», то есть Буэнос-Айрес, и «макакос», то есть бразильцы, точат ножи, желая поработить маленький и счастливый Парагвай. И только святое государство стоит между тихим счастьем крестьянина и смертельной угрозой. И это продолжалось шестьдесят лет. Вдумайся. Три поколения, думающих одинаково. Теперь ты понимаешь, почему на войну никого палками загонять было не надо?
Игорь кивнул.
Да. Понимаю. Грустно, конечно. Такую энергию, да в мирное русло.
Ну, так Лопес-старший как раз и использовал её в мирных целях. Хотя, на мой взгляд, меньше чем наполовину. Уж больно он увлёкся заботой о своём благополучии и о благе своей невероятно большой семьи. Но и при всём этом Парагвай бодро рванул вперёд в индустриальное будущее.
Дышать становилось всё тяжелее и тяжелее. Долов даже подумал попросить у водителя аптечку. Но разговор надо было закруглить.
Под более мудрым руководством народ Парагвая мог превратить свою страну в маленькую Британию, в промышленное сердце Южной Америки. Но увы. Им не повезло с правителем-идиотом, который развязал войну, даже не дождавшись заказанных и уже оплаченных речных броненосцев, которыми его же потом и долбили бразильцы. Быть ещё более тупым, чем этот Лопес, просто невозможно. Чтобы его превзойти в бездарности надо быть Не знаю. Президентом-наркоманом, что ли
Дышать стало невозможно. В груди что-то онемело, и это онемение расползалось по телу, постепенно захватывая руки и ноги. Последним, что ещё слушалось Ивана Долова, был мозг, и он горестно констатировал: