А как бы я при них?
Калита взглянул на нее суровыми глазами.
Я так и знал! махнул он рукой. Сердце мое чуяло, что беды не миновать.
Какая там беда, буркнула Галина.
Так ты что? спросил Калита с расстановкой. Может быть, теперь и замуж не захочешь выходить за него?
Галина молчала, и лицо ее покрылось смертною бледностью. Она только сейчас поняла, что совершила непоправимую ошибку, не отказав жениху во время сватовства, а теперь в пустой след хоть тупицею
Чего же ты молчишь? закричал на нее Калита и топнул ногою.
Подумаю, угрюмо пробормотала Галина, шмыгнула в великую хату и зарылась в постель.
Нет! еще сильнее рассвирепел Калита. Зараз тебе думать не придется: раз дала слово, то не позорь меня!
Разве все выходят замуж после просватанья? огрызнулась Галина рыдающим голосом.
До других мне дела нет! гаркнул Калита, снял с гвоздя ремень и многозначительно погрозил им дочери.
Галина свернулась калачиком, замолчала. Мать потушила лампу, помолилась богу и, вздыхая, улеглась. Лег и отец. Мысли о женихе не покидали Галину. Она представляла себе, как должна поцеловаться с ним во время венчания перед всей станицей, и тут же зареклась, что никогда не сделает этого, не поцелуется с таким мурлом, но больше всего она боялась расплакаться перед народом. Потом в ее воображении поплыли картины свадьбы, где непременно будут пьяные кричать: «Горько, горько!» и она опять должна целоваться с нелюбимым женихом. Наконец нервы не выдержали, и она вдруг громко заревела: «Ой боже ж мой, что я наделала! Да как я пойду к такому человеку?»
Денисовна испугалась, хотела подняться, но Калита толкнул ее в бок, дескать, молчи, и сам не проронил ни слова: лег только на спину, подложил руки под голову и, молча слушая плачущую дочь, говорил себе: «Пущай трошки поплачет, и моя Дуня перед свадьбой плакала. Оно так и надо. Потом успокоится, и все будет хорошо».
Галина постепенно сбавляла свои рыдания, голос се становился все тише и глуше, потом стала только всхлипывать и наконец совсем стихла.
Денисовна с облегчением прошептала:
«Слава тебе, боже, слава тебе!» И, отдавшись на милость господа, незаметно стала засыпать.
На гребне камышовой крыши хаты Калиты ворковали голуби. Денисовна и Галина выносили под шелковицу белье для стирки. Здесь на двух табуретках уже стояло приготовленное корыто, на плите в выварке грелась вода.
Галина взяла ведра, коромысло и направилась к реке за водой.
На плавневой излучине Кубани краснодольские хлопцы и девчата наблюдали, как Виктор Левицкий и Григорий Молчун пытались вытащить из воды огромного сома, попавшегося на крючок. Виктор и Григорий стояли на илком песке босиком с подвернутыми до колен штанинами. Сом, натянув толстую волосяную лесу, как очумелый, кидался из стороны в сторону.
Галина, гремя, ведрами и коромыслом, сбежала по косогору к подругам. Среди них была и Оксана. Она кинулась к Галине, обняла ее и, указав на Григория, тихо спросила:
Жених?
Галина, не слушая ее, следила за рыболовами. Рядом с Виктором Григорий показался ей просто уродом.
«Неужели такой некрасивый
у меня будет чоловик? подумала она в тревоге. Господи!..»
Помогите! вдруг закричал Виктор.
Несколько дюжих парней ухватились за шнур, и обессиленный сом почти полуторасаженной длины был вытащен на песчаный берег. Изгибаясь могучим телом, он поминутно зевал широким ртом. Галина еще раз посмотрела на Григория лицо у него было тупое, соминое и она незаметно перевела глаза на Виктора, с досадой в душе воскликнула: «Ах, дура я, что согласилась!»
Оксана не спускала глаз с Виктора. Храня на лице живую, одухотворенную улыбку, она щебетала с подругами, с любопытством рассматривала сома-великана.
Виктор присел на корточки, закурил. Оксана взглянула на него и принялась расправлять у Галины воротничок белой кофточки. Григорий сидел на траве, в третий раз всовывал правую ногу в сапог, но все подворачивалась у него портянка. Наконец он топнул ногой, поправил голенище и одернул рубашку под казачьим поясом. Виктор тоже обулся, подошел к водоплеску, помыл руки. Молодежь разошлась.
На косе остались только Виктор и Григорий. Присели рядом со своей добычей. Сом изгибался, шевелил плавниками, изредка бил широким хвостом по песку и, раскрывая пасть и жабры, глотал сухой воздух, задыхался. Хищный глазок, как сапфировая синяя бусинка, глядел на победителей. Виктор дружески положил руку на плечо Григория, спросил:
Ты читал вчера «Красное знамя»?
Нет, а о чем там? В голосе Григория прозвучало пренебрежение.
Пишут, как англичане и французы науськали против нас ляхов.
Григорий настороженно протянул:
Англичане и французы?
Да, сказал Виктор. Втихомолку готовили интервенцию.
Григорий вопросительно посмотрел на него и, сев на песок, прогнусавил:
А я до сих пор так и не разберусь толком, из-за чего война с поляками. Кой грец виноват в этом?
У Виктора на смуглый лоб набежали глубокие морщины, лицо приняло задумчивое выражение. Он отодрал от карчи щепотку и, вычищая из-под ногтей грязь, сказал: