Ну, хватит учить меня, сопляк! с сердцем прервал его Лаврентий. Бери корзину!
До самого дома шли молча. Лаврентий страшно обиделся, что сын не поддержал его, не защитил от нападок матери и деда, а стал на их сторону, высказал свое отрицательное отношение к Молчуну и Бородуле. А больше всего волновало то, что в семье не стали почитать его, как почитали раньше, в мирное время. Теперь он как бы отходил на задний план в доме подчинялись только дедушке, старику Наумычу: слово его было законом для всех. Лаврентий не хотел смириться с этим, и его раздирало болезненное самолюбие, душил гнев
Виктор тоже был охвачен тревожными мыслями. Ему не хотелось обижать отца, которого любил и ценил с малолетства, но и против деда не шел, тем более, что считал его безукоризненно честным и справедливым, прислушивался к его мнению, даже подражал ему во всем.
В кухне собрались к ужину. Лаврентий сидел за столом злой, ел неохотно, ни на кого не глядел. Дед покашливал, нервно щипал усы, бороду, кряхтел и, наконец, не выдержав, сказал наставительно:
Ты, Лавруха, как хочешь, а я умный даю тебе совет: не встревай в эту кашу. Мне все видно. Уж я, как говорится, в людях живал, свету видал, топор на ноги обувал, топорищем подпоясывался.
Лаврентий недовольно наморщил лоб, скривил губы.
Никуда я не встреваю, папаша! Это дело еще такое. Ничего точного нет. Разговоры да и только.
И все ж лучше держись в стороне от них, повторил Наумыч.
Я и так держусь, буркнул Лаврентий.
Виктор с матерью, поглядывая то на одного, то на-другого, следили за напряженным разговором.
Знаешь, земля слухом полнится, продолжал Наумыч. Там аукнется, а здесь откликнется. Вот дошли сюда вести про бандитов в Царицынской даче, и тут дерьмо зашевелилось. Ты не думай, что Молчун зря приходил к тебе голову морочить. Не водись с ним потом пожалеешь, беды не оберешься.
Лаврентий досадливо махнул рукой, закрылся в великой хате и, раздевшись, лег в постель. Виктор зажег лампу в спальне и увлекся чтением. Мать убрала посуду со стола, принялась вязать чулок. Наумыч собирался чинить упряжь.
Тоненькая книжка в мягком красном переплете сразу же завладела вниманием Виктора. Он читал, перелистывал ее, подолгу сидел с задумчивыми глазами, затем снова склонялся над отдельными страницами Мать украдкой поглядывала на него в чуть приоткрытую дверь, и ей казалось, что лицо сына как-то изменилось в эти минуты. Она еще никогда не видела, чтобы он читал так увлеченно. И у нее невольно возникло желание узнать, что же это за книга, над которой так можно убиваться, мучить себя. Наконец, не устояв против соблазна, она подошла к сыну, положила руку на его плечо и ласково спросила:
Что читаешь, сынок?
Виктор поднял на нее усталые глаза, сказал:
Ленина, маманя.
Ленина? с испугом переспросила она. Про что же в ней?
Про бедняков, про жизнь бедняцкую.
А-а, протянула мать, потом вошла в великую хату взволнованно шепнула мужу: Ты не спишь, Лавро?
Нет, выпростав руки из-под головы и повернувшись на бок, отозвался Лаврентий в темноте. А что?
Мать наклонилась над его ухом.
Витя Ленина читает.
В дверь заглянул Наумыч, обратился к снохе:
Параско, ты не брала потом он сплюнул с досады, махнул рукой: Они ось лежат на окне, и кисет, и люлька . А я думал
Лаврентий приподнялся на локоть, переспросил:
Какого Ленина?
Да ты что? Не знаешь Ленина? шепнула Прасковья, направляясь в кухню.
Погодь, куда ты? остановил ее Лаврентий. Это тот, что дал всем буржуям по морде?
А то какой же! сказала Прасковья, заглянула в дверь и, увидев, что свекор набивает люльку табаком, вернулась и снова припала к мужу: Книгу его где-то достал.
А так, так, проговорил Лаврентий. Значит, и к нам пожаловал этот человек. Не ждали.
Про бедный народ пишет, пояснила Прасковья.
Лаврентий сбросил с себя одеяло, хотел было пойти к сыну, но Прасковья удержала его.
Чего всполошился? шепнула она. Завтра все узнаем.
Лаврентий почесал затылок и снова зарылся под одеяло Мысли его теперь пошли в другом направлении.
«Ленина читает, пронеслось у него в голове. И где же он взял его? С кем-то, стало быть, знается». Он снова заложил руки под подушку и начал глядеть в темноту на потолок.
Прасковья, сняла с себя верхнее и легла рядом с мужем.
Такого с ним еще не было, сказала она.
Чего там, отозвался Лаврентий. Книгами он давно занимается, набивает себе голову.
Про что же там еще, в книге той? Прасковья повернулась к нему лицом. Интересно бы послухать.
Как? Лаврентий остановил на ней вопросительный взгляд. Говоришь, послухать бы?
Да, про бедняков.
Стало быть, и тебе этот человек влез в душу, замурдовал голову?
Все про него говорят, вздохнула Прасковья.
Ну, спи, спи, Паша, толкнул ее в бок Лаврентий. Квит речам всяким.
Наступила тишина.
Наумыч сложил в угол починенные хомуты и постромки и тут же улегся на своей кровати, пыхая люлькой и покашливая. Из спальни Виктора полосой в дверь на земляной пол кухни падал свет от лампы. Лаврентий невольно глядел на него и, смыкая отяжелевшие веки, постепенно засыпал