Ила, иди кушать! Финики, шубат, верблюжатина.
Ила, отдай рабу рубаху. Грязь. Постирать. Запачкался.
Ила, я тебя. Люблю. Очень.
Ила. Ты. Умница. У меня.
Все мои познания в литературе, поэзии и джахарийском языке, вся моя любовь к ним, все мое образование это все исходило от отца или нанятых им учителей. А от мамы я слышал за всю свою жизнь лишь короткие фразы. И часто это были очень странные фразы. Мама не просто говорила коротко, иногда она как будто забывала значения слов
Ила, красный! Красный!
А потом выяснялось, что мама говорит про мышей. Она увидела в погребе, где мы хранили зерно, мышку. Это был непорядок, отец держал хороших котов, и мышей в погребах не допускал. Так что желание мамы рассказать про мышку было понятным, но зачем же она сказала «красный»? Мыши ведь не красные, и зерно не красное, и стены в погребе у нас были из желтого кирпича.
Но мама путалась в словах, как угорь в сетях рыбаков. Иногда мама вообще замолкала на целые дни и не произносила ни слова. А иногда несла чушь её набор слов становился совсем непонятным, иногда она вроде бы даже говорила слова на неизвестных или выдуманных языках
Когда я был совсем маленьким я принимал мамины странности, как должное. Позже, став чуть постарше, я стал думать, что моя мама не в своем уме. Это были грешные мысли, и за них я просил в молитвах у Творца прощения, ибо как сказано в «Преждесотворенной» «почитай отца и мать своих, ибо нет у человека никого ближе родителей, кроме лишь одного Творца, который еще ближе».
Но потом я прочитал больше книжек и понял, что маму никак нельзя назвать безумной. Вела себя она всегда нормально, даже тогда, когда путалась в словах. Отец даже советовался с мамой по поводу своего дела и верблюдов мама отвечала, как и всегда, коротко, но советы всегда давала толковые.
Мама ни разу за свою жизнь никого не обидела, она не была похожа на тех безумцев, что нищенствуют на городских площадях и пугают добрых людей.
Тогда я стал думать, что может быть моя мама иностранка? Но и для этого не было никаких оснований, любой иностранец бы давно уже выучил наш джахарийский язык, а мама этого так и не смогла.
Я однажды робко спросил саму маму, а потом и отца почему моя мама так странно говорит? Но ответов не получил.
Мама на это только улыбнулась и погладила меня по голове, а отец сказал:
Она же женщина, а значит не умеет ни читать, не писать. Откуда же женщине научиться красиво говорить, если она не читала книг? Но у женщин свое призвание, они рожают нас и приводят в этот мир, чтобы мы могли исполнить волю Творца. Так что я бы на твоем месте просто любил нашу маму такой, какая она есть, мой маленький Ила.
Отец хитрил. Я тогда же это понял. Я ведь видел наших рабынь, видел наложницу отца они тоже все были неграмотные, не умели читать и писать, но говорили нормально, хоть иногда и глупо. В отличие от моей мамы. Это был единственный раз, когда отец мне солгал или просто ушёл от ответа. Я тогда был так обижен на отца, что больше на эту тему его и не спрашивал. Как выяснилось уже потом совершенно правильно не спрашивал
Однако это еще не всё, была и еще одна странность. Моя мама Хазра была очень красивой девушкой, потрясающе красивой я и сам это видел, сравнивая её с папиными рабынями и наложницей. Сестер у меня не было, а единственные женщины, которым у нас позволено открывать лица перед мальчиком, который уже подрос это или родные сестры, или мама, или рабыни и наложницы, которые есть в семье. Наложница у отца была только одна, она родила папе сына еще одного моего брата, кровного. А вот рабынь у папы было одиннадцать, они готовили нам, работали в доме и саду. И я видел, что мама красивее их всех.
Но дело не в этом, дело в том, что моя мама, как шептались те же рабыни не старела. Когда я впервые услышал эти разговоры рабынь, моему старшему брату было уже четырнадцать лет, четырнадцать лет минуло с тех пор, как папа привез маму в наш дом с севера. И в доме поговаривали, что мама за эти четырнадцать лет не постарела, не изменилась, на её лице не появилось ни одной морщинки, хотя она родила папе уже трех сыновей, среди которых
я был самым младшим. Мама, по словам рабынь, выглядела также, как и много лет назад, она так и осталась юной семнадцатилетней девушкой.
А еще мама и папа, бывало, уходили куда-то ночами. В детстве я любил пробраться к ним в спальню и забраться в кровать, потом я перестал это делать, а когда мне снова захотелось (мне тогда было лет шесть) я обнаружил их спальню пустой.
Я проследил за родителями и понял, что они седлают верблюдов и едут куда-то за город в мертвую и холодную ночами пустыню. Это повторялось каждый месяц, а иногда и дважды в месяц.
Я спросил отца, но папа сказал лишь:
Мы с твоей мамой любим смотреть на звезды. Может быть мы и тебя возьмем с собой, когда ты подрастешь.
Но это снова была ложь. Моему старшему брату, повторюсь, в то время было уже четырнадцать, он был почти взрослым, но «посмотреть на звезды» родители его с собой не брали. Они вообще никого с собой не брали. Хотя мы были богачами, мой отец имел рабов-охранников и даже на рынок ходил в их сопровождении. Зачем же они с мамой ездили одни в пустыню, где могут встретиться злые люди, разбойники, джинны, плотоядные черви?