Поздравляю, тихо сказала я самой себе, глядясь в зеркало над умывальником. Поздравляю.
У этих слов почему-то не было своей частоты, как будто они запутались в ворохе обертонов.
Ужин накрыли в малой столовой. Массивный стол на резных ножках накрыли белоснежной скатертью, расставили столовое серебро, зажгли свечи вдоль стен, под рядом крупных портретов. Пахло душистым луковым супом и описавшимся ребёнком: руководила големами Ливи, а Марек сидел в высоком детском стульчике и стучал по столу деревянной фигуркой коровы.
Ливи надела розовое платье с воланами и накрутила волосы. Случайный гость мог бы подумать, что невеста она, а не я; если бы не увидел, конечно, свежую татуировку.
Ты не торопилась, проворчала Ливи и тут же неябедничала: Двенадцатый перебил тарелки.
Он не обучен работе на кухне. Если хочешь, можешь это исправить.
Вот заняться мне больше нечем!
Ёши спустился, когда часы ударили восемь, минута в минуту, как будто ждал под дверями, следя за стрелками. Бабушка заняла место во главе стола, я села рядом с мужем, а Ливи устроилась напротив и сразу же попыталась сунуть ребёнку отварное соцветие брокколи. Ксаниф надел парадный фрак и явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Очень за вас рад, произнёс он, чуть запинаясь.
Дааа, Ливи расплылась в улыбке, мы все в чистейшем восторге! Ах, какая любовь, какая любовь!
Я пнула её под столом, но сестрица только надула губы и невинно захлопала пышными ресницами. Ёши наблюдал за нами с совершенно пустым лицом, только в глубине глаз плясали огоньками ночные демонята.
Нумерологически сегодня хороший день для брака, сказала я, чинно промокнув губы салфеткой. Лязгнула кольчуга. Дата сводится к двойке, а это число надёжности и миролюбия.
Ёши пересчитал что-то, чуть заметно шевеля губами, а потом поправил:
К шестёрке.
Как же? К двойке. Один плюс восемь плюс
Вы в сумме складываете цифры, а нужно отнимать девятки.
С какой бы стати?
По мастеру Зену Лаалдхаага.
Господин Ёши, но ведь он чернокнижник.
О? Ёши о чём-то задумался. Тогда, конечно, к двойке. Извините.
Я щёлкнула пальцами, и големы принялись разносить второе блюдо.
Мой бывший муж тоже читал Лаалдхаагу, вставила Ливи, распиливая шницель на волокна и явно считая, что спасает ситуацию. Отчасти поэтому мы и развелись! Ну, и потому что он завёл другую женщину.
Ливи, угрожающе сказала бабушка.
Надо было отрубить ему голову, вдруг подал голос Ксаниф. Вопрос чести Рода! Такое оскорбление смывается кровью!
Ёши продолжал так же задумчиво жевать салат:
Я, кхм, буду иметь в виду.
А вот в музее естественных наук, между прочим, новая экспозиция, быстро вставила я. Я планирую посетить её со студентами. Выставляют макет рудника.
Невероятно интересно.
Я кратко рассказала об истории разработки материковых рудников, и на этом разговор окончательно заглох. В качестве десерта выступал сливовый пирог, который вышел невыносимо кислым и вставал в горле комом; я жевала его нарочито медленно, пока Ливи пыталась обсудить с Ёши его отсутствующие взгляды на политическую обстановку в Кланах.
Но, как бы я ни хотела растянуть сомнительное удовольствие от пирога, совсем скоро мой муж аккуратно сложил салфетку, встал и протянул мне руку.
Ладонь была твёрдая, мозолистая, с потемневшей кожей на подушечках пальцев. Круглое зеркало стояло над запястьем мерцающей короной.
Я вложила в его руку свою, и он сухо коснулся губами кончиков пальцев. Вышла из-за стола; Мирчелла принялась насвистывать что-то пафосное, но я так на неё зыркнула, что она закрыла рот на невидимую молнию и выкинула ключик.
В коридоре третьего этажа светили только бра, а в лестничном холле сквозняк шумно хлопал бархатными шторами. Я отцепилась от мужского локтя и взялась за ручку своей комнаты.
Через полчаса? спросил Ёши, кивнув в сторону общей спальни.
Хорошо.
Он улыбнулся мне, я улыбнулась ему, и мы одновременно захлопнули за собой двери.
xii
Ёши был уже здесь, сидел в кресле у молчаливого камина, задумчиво рассматривая пузырёк со смазкой. С волос понемногу капала вода, сразу впитываясь в пушистый банный халат. Я сама завернулась в похожий, надела мягкие носки и ничего больше: ни на какие лиричные раздевания не было настроения.
Можно было бы тоже сесть в кресло и там и сидеть, слушая несуществующий огонь, но я опасалась, что в таком случае мне будет сложно заставить себя встать, и получится некрасивая, нелепая сцена. Сцен не хотелось ещё сильнее, чем лирики; хотелось спать и курить.
Я остановилась у кресла, положила ладонь на спинку, и Ёши, поняв намёк, встал. Собирался сказать что-то, но я покачала головой и взяла его за руку.
Лёгкое прикосновение, и я запрокинула голову. Этот поцелуй получился глубже и интимнее, чем в церкви, и всё таким же церемонно-сухим. Я приоткрыла рот, коснулась чужих губ языком, и его ущипнуло мятой из зубной пасты; Ёши привлёк меня ближе.
Мокро. Влажный звук от взаимодействия ртов казался театрально-громким, будто мы старались специально, чтобы было слышно даже на задних рядах партера. Руки пробежали по моей спине, я уцепилась пальцами за края его халата и постаралась целоваться как-то прилично. С негромким стуком столкнулись зубы, я впечаталась носом в гладко выбритую, липковатую от геля щёку и отстранилась.