Тогда почему за ними следуют миллионы?
Потому что нации тоже болеют в частности, слабоумием. И тогда на знамя поднимают полоумного. «В стране слепых»
Что, вот так разом все и впадают в дебилизм?
Ну не поголовно, конечно. Удачную кликуху придумали большевики. Этакое сочетание ненасытного брюха, завидущих глаз, неудовлетворенного либидо. Вот они и определяют сознание нации во время приступов.
Имеешь в виду штурмы? скаламбурил Эдвин, уже посмеиваясь. Как говорится, «зачем брал Зимний отдай взад». Так ведь к прежней вольнице возврата нет. Дисциплина вот что сейчас требуется.
Интересно, где он углядел «вольницу»? И обороты какие знакомые.
Ты что ж, на всех хочешь надеть ошейники? полюбопытствовал я. Рассадить творцов по клеткам, да? И пусть чирикают!.. А кто говорил, что талантам нужно свободно самовыражаться?
Не осталось в России талантов, скорбно возвестил он. Не родит больше земля.
Вот этого я не люблю, хотя не патриот. Эдвин и себя готов записать в бездари, но лишь в компании с прочими.
«У сильного всегда бессильный виноват», выдал я для разгона.
Это к чему?
А у бессильного сильный, прибавил я уже свое. И давно ты стал импотентом, родной? А ведь когда-то блистал фантазией, юмором, слогом!.. Куда все подевалось, а?
Злой ты, Дедушка Мороз, с кривой ухмылкой попенял он, безжалостный
Да я б и пожалел тебя, кабы ты не рвался во власть. А уж тут либо жалеть, либо мочить. Правды не любишь? Так ведь ее никто не любит нелюбимая она. Зато теперь будешь знать, на каком свете.
Ну да, так он мне и поверил! Тут выхожу я, весь из себя искренний, и раскрываю слепцам глаза веки разверзаю. А кто меня просил?
Однако пора менять тему, эта никуда не ведет.
Ты ж пасешься не только в Соборе? спросил я. Во Двор тоже заглядываешь. Что там за новые веяния? Дошли до меня слухи, будто многие из придворных замешаны в снафферстве. Посещают-де тайные сборища, вкушают зрелищ, кровавых и запретных.
Да нет там никаких снафферов, уверенно заявил Эдвин. И не было никогда.
Откуда знаешь?
Мне сам Валуев говорил.
Ах, Валуев!.. А вот у меня иные сведения.
Только не поминай независимых журналистов, покривился Эдвин. Слишком хорошо знаю, кому и за сколько они продаются.
Например, Гай, добавил я конкретики.
А что Гай? живо откликнулся он. Наверняка и ему приплачивают.
Доказательства у тебя есть? спросил я. Кроме такого, что сам бы на его месте продался с потрохами.
Так ведь ясно, на чью мельницу льет воду. Тоже мне, нравственные гуру! Только и умеют, что врать на весь мир да клянчить санкции против нас.
Все ж как здорово служить Моськой у слона! Можно облаивать любых гигантов, забравшись на его спину. Или даже гадить на них с верхотуры.
Ну, что так смотришь? спросил Эдвин, ерзая от неловкости.
«Гляжусь в тебя, как в зеркало», пояснил я. Правда, кривое. Нет, милостивый сударь, этим путем мы не пойдем.
А почему, собственно?
Так ведь нормальные люди не идут по своей воле в палачи, тюремщики, рецензенты Тут нужен особый склад.
Ничего себе, рядец выстроил!
Могу
добавить сюда маньяков-серийщиков тоже ведь черпают силу в чужих страданиях. Энергетический вампиризм слыхал про такое?
Ты слишком здоровенный, Род, чтобы быть умным, заявил Эдвин со вздохом. Ну зачем тебе ум?
Жить веселей. Не терплю однообразия. Опять же приработок.
Кстати, неожиданно сказал Эдвин, у тебя нельзя одолжить? Ну, сколько сможешь.
На выпивку не хватает? спросил я. Или на девочек? Насколько знаю, загребаешь ты поболе меня. В землю, что ль, закапываешь, как и талант?
Но ты же знаешь, как эти стервы умеют доить мужиков! подыграл он, хотя для таких нужд ему вполне хватало горничной. «Мужик», надо же! Как раз мужиков не доят по крайней мере не их карманы. Поставить бы Эдвина рядом с крутарем средней озверелости, узнал бы, что это такое: мужик.
Я одалживаю лишь родичам и друзьям, заявил я. Даже милостыни не подаю.
Очень удобный принцип, ехидно улыбнулся он.
Еще удобней занимать у всех подряд, не задержался я с ответом. Где-нибудь да обломится. А дальнему знакомцу можно не возвращать.
Тотчас у него потухла улыбка: верно, вспомнилось что-то. Это не означало, что у Эдвина проснулась совесть, но кому приятно, когда тычут в собственное дерьмо.
Похоже, ты не веришь, что люди могут исправляться? спросил он.
Не знаю никого, кто со временем сделался бы лучше, заявил я, глядя на него в упор. А ты?
Лишь бы не отвечать, Эдвин пустился в длинные рассуждения, постепенно приведшие его к другой теме, совершенно не связанной с исходной. Что значит политик позавидуешь такому умению!
Знаешь, что мне кажется? спросил я, когда хозяин наконец выдохся. Что ты сам в это замешан. Слишком приметный ты прыщик на нашем ровном месте. А увлечь тебя, как уже поминалось
Не гневи Бога! всполошился Эдвин.
Бога нет, сообщил я. Распяли его, слышал?
Но он уж успокоился, вернувшись в прежнее благодушие, и снова принялся за дегустацию гостинцев, предпочтя их моим догадкам. Вообще, равновесие Эдвин умел восстанавливать не хуже ваньки-встаньки.
Не провожай, велел я, поднимаясь. И пышку свою не дергай.