А поскольку дядя часто и обильно рассуждал о реформе общенационального воспитания и способствовал её осуществлению своими речами и своим примером, он вёл исключительно обширную переписку со всем королевством, поскольку, кроме всего прочего, он любил говорить открыто и, можно сказать, беспрестанно о делах публичных, но и о делах частных, так или иначе на публичные влиявших, трудно было придумать более подходящее место, чем его дом, для того, чтобы дать мне возможность получить исчерпывающие сведения о состоянии нации, помочь мне отработать стилистику писанины разного рода и научить меня искусству завоёвывать популярность.
Положение нашей семьи в Польше как будто упрочилось в этом году и даже достигло некой вершины, благодаря двум свадьбам, состоявшимся в один день 19 ноября. Моя младшая сестра вышла за графа Браницкого , воеводу Краковщины, а моя кузина, дочь князя под канцлера за воеводу Подляхии Сапегу. Маркиз дез Иссар, тогдашний посол Франции, принеся по этому поводу обычные в таких случаях поздравления, заметил попутно, что новые союзы дают нашей семье преимущества слишком несомненные, и он считает своим долгом сообщить об этом своему двору, не проявлявшему ранее к нам особого интереса. К сожалению, дальнейшее совершенно не соответствовало намечавшимся прекрасным возможностям характеры наших новых родственников и их связи не способствовали этому.
Семена раздора между дядей подканцлером и его вновь испечённым зятем коварно посеял граф Брюль , и я вынужден сказать здесь несколько слов об этом широко известном фаворите, двадцать четыре года правившем именем своего государя; нам придётся ещё неоднократно с ним сталкиваться.
Допущенный к делам при Августе II, пажом которого, а впоследствии министром он был, Брюль был вынужден прервать после его смерти свою карьеру вплоть до 1739 года, уступив место Сулковскому, сильно его недолюбливавшему. Но как только этот последний впал в немилость и освободил ему место, делом всей остальной жизни Брюля стало любыми средствами держаться линии, прямо противоположной той, из-за которой Сулковский потерпел крах.
Сулковский, начав тоже как паж при Августе III, в то время ещё наследном принце, ловкий кавалер, страстный охотник, привлёк этими своими качествами внимание принца, полюбившего его затем со страстью, трудно объяснимой, ибо в моральной чистоте Августа III не могло быть сомнений, но такой сильной, что вскоре она стала определять и настроение принца, и все его привязанности. Сулковский так твёрдо на неё полагался, что позволял себе длительные отлучки, бывал груб с королевой, обращался высокомерно с каждым, кто пришёлся ему не по вкусу, не закрывая, при этом, ни для кого доступа к своему господину, которым он публично повелевал, на которого дулся и дерзил ему так часто, что, казалось, он стремится разочаровать короля в себе; можно было подумать даже, что Сулковский вынуждает монарха лишить его своей милости. Человек ограниченный, он говорил неоднократно, не делая из этого тайны, что боится и любит только умных людей, но его никак нельзя было обвинить ни в плутовстве, ни в недостатке прямодушия. Финансы Саксонии не были расстроены во всё время его фавора, а его богатство состояло исключительно из подарков его государя, которого он не пытался отдалить от дел.
Сулковский не мог похвалиться своим происхождением, но любил вспоминать, что он поляк, и стремился всячески побуждать короля навещать Польшу и не забывать о её интересах.
Брюль, напротив, старался изолировать короля от каких-либо государственных занятий, а так как в Саксонии достичь этого было легче благодаря самой структуре её правительства, он укрепился в своей прирождённой нелюбви к Польше, где Август III полагал себя обязанным находиться
не иначе, как проездом о чём свидетельствовал и почти целиком саксонский состав его двора, включая и большинство главных служителей его дома. Гордость и лень, которым был особенно подвержен монарх, Брюль использовал, убеждая Августа III, что его приказания могут быть со всей точностью исполнены лишь в его наследственных землях, и в том только случае, если любые его пожелания будут адресованы одному человеку, который сумеет избежать длительных обсуждений и у которого достанет здоровья одновременно представлять короля во всех департаментах, организовывать все его удовольствия и быть его постоянным спутником во время путешествий, охот, прогулок, и вообще любого шага монарха за пределами его комнаты, вход в которую тоже разрешал бы, своим именем, он один. И этим человеком стал он сам, Брюль.
Не будучи особенно хорошо образован, он не был ни финансистом, ни военным, ни галантным кавалером, ни охотником, ни знатоком музыки или изящных искусств, но, благодаря своей изворотливости и проницательности, а также щедрости к подчинённым, он выглядел в глазах своего господина только что не знатоком всего на свете. Природа оделила графа железным здоровьем и приятной физиономией, ничто не оставляло на ней следа ни бессонница, ни самая сильная усталость, ни тревога. Вечно улыбающийся, свежий, учтивый, сыплющий комплиментами направо и налево, никого не оскорбляя в лицо, он легко очаровывал людей посредственных, а тем, кто мог быть ему опасен, умел сделать доступ к монарху, в поддержке которого он был абсолютно уверен, таким сложным и малоприятным, что, в конце концов, устав от противоборства, все ему покорялись...