Константин Греков Майкопский «Негус» Документальная повесть
I
Рассказ попался о том, как некий предприимчивый англичанин наладил торговлю приключениями, острыми ощущениями. Сытые, благополучные джентльмены, живущие уютной, налаженной жизнью, платят деньги за то, чтобы их вдруг, допустим, «похитили» схватили на улице, втащили в темный подвал, попугали...
Потом у них, паразитов, пищеварение лучше работает. Им есть что жрать. Приключений хотят, гады...
У него, Николая, с самого детства все наоборот. С деньгами плохо, со жратвой плохо, а приключений с избытком. Да таких, что все эти честертоновские господа окочурились бы после первого же сеанса. Он бы заплатил за избавление от приключений. Он бы все отдал хоть душу дьяволу, лишь бы пожить спокойно, по-человечески. Чтобы дом, семья, жена, дети, чтобы работа надежная. И чтобы не было страха. Но, видно, прав был фюрер, и воистину каждому свое.
Приключения начались, когда Коля собирался в школу первый раз в третий класс. Тут оно и трахнуло, приключение-то, и совсем не так, как в рассказе Честертона, совершенно бесплатно и без предварительного заказа. Тогда, накануне первого сентября, и пришли за отцом...
Николай нечасто вспоминал родных, старался не вспоминать, но уж если это начиналось, поднимаясь помимо воли со дна души, знал: не отвяжется, и бороться бесполезно. В такие часы лучше смазать мозги алкоголем, но сегодня, пожалуй, и этого не надо. Не говоря о том, что вчера гуляли без оглядки, сегодня можно отпустить вечно натянутые вожжи и расслабиться, Может, и правда повернется все к лучшему, как галдели вчера, отмечая долгожданную радость смерть Сталина. Видя такое настроение, начальство отменило последние часы (радиодело), и преподаватель Александр Исаакович присоединился к своим ликующим питомцам. Он всегда был не прочь выпить за чужой счет, этот немец. А уж когда подошел Василий Федорович Матюков, читающий курс «Основы партизанского движения», сам бог велел звать его за общий стол.
Загнулся усатый, загнулся!
Эх, не дожил до этого Андрей Андреич!
Впрочем, эту реплику со слезой о генерале Власове не поддержали. Перечислять врагов Сталина дело такое, можно черт-те кого вспомнить, кого по нынешним временам вспоминать излишне. Лучше спеть. И спели, конечно, переделанную некрасовскую песню «Кудеяр и двенадцать разбойников»:
подробности, конечно, не вдавались, потому что, как говорится, пей да дело разумей. А здесь не следует рассказывать вслух свою автобиографию, даже и фамилию называть. Боб, Айк, Поль, Пит, Джон и будьте здоровы. Да никто вроде бы никого и не знает. И если, допустим, Николаю ведомо, что Боба зовут Михаилом, а тот, в свою очередь, знает его подлинное имя, а не только кличку Поль, то и ладушки, знай про себя, а вслух не говори. Такая служба.
Николай накинул теплую куртку и вышел из виллы в парк, на берег Тагернзее. Загляделся в чистую озерную воду и поплыли, поплыли воспоминания. Все его, будь они неладны, приключения. Начиная с того дня, когда отца увезли в Благовещенск. Вот тогда, пожалуй, и кончилось, говоря словами поэта, «беспечальное детство». Николай помнил, как, не опасаясь его, десятилетнего мальчишки, открыто недоумевали соседи: почему Карпа Антоновича взяли? Ну вышла линия такая, чтобы кулаков высылать, не нашего ума дело, начальству виднее. Конечно, при коллективизации произошло головокружение от успехов, слабое, видать, начальство головой, но и самому дурному начальнику должно быть ясно, что кто-кто кулак, только не Шурко, Карп-то Антонович! Какой кулак из увечного мужика с оторванной рукой! Он даже и не крестьянствует. Жена его, Евдокия Андреевна, с самого начала в колхозе, уже считай три года, а сам больше по лесосплаву или боцманом на Амуре-батюшке.
Начальству, однако, было видно как-то по-другому, и пошел Коля в третий класс уже как сын то ли кулака, то ли подкулачника, то ли незнамо какого другого классового врага. В школе, правда, мальчика никто за это не обижал и учительница жалела.
А месяца через два, уже к зиме, и отец объявился. Отпустили. Суда не было. Статьи никакой не дали. Документ вернули. Решение определили такое: со всей семьей отправиться на жительство в город Иркутск. Зачем, почему, ради чего никто не объяснял. Beлено выполняй. Апелляций, прошений, жалоб не подавали. Снялись и поехали в Иркутск, далеко на запад. Коле было десять лет.
Вскоре он уже помогал отцу, которого определили работать на кирпичном заводе. Жили дружно, и все постепенно налаживалось, пусть и без родного дома, своего хозяйства, без кумовьев-соседей, без Амура-батюшки. Отцу с матерью, может быть, и снился старый деревенский дом, а детям уже нет. Ни Коле, ни тем более Маше, которая была моложе брата на четыре года. Ангара тоже интересно. Знакомый шофер возил иногда и на Байкал.
Вскоре жизнь семьи обрела стабильность. Дети учились, учились хорошо, в тридцать третьем отец перешел на легкую работу стал лотошником, торговал папиросами, табаком и махоркой. Сигарет тогда не курили.