Будь так добра, раздобудь и мне еще чего-нибудь. Тарелочку зельца, пожалуй.
Вечер был таким чудесным, а осознание быстротечности жизни столь щемящим, что благие намерения супругов поужинать лишь символически и сугубо нежирной пищей улетучились без следа. В считанные минуты на столе появилась тарелочка зельца, по чуточке регенсбургского колбасного и домашнего картофельного салатов, толика широкой лапши с творогом, капелька мясного супа с перловкой и маленькая сковородочка панированной свиной грудинки. Но если честно, сковородочка не была такой уж маленькой.
10
месяцев, и как же теперь быть? Кто же мог подумать, что так получится? Двадцать пять процентов от семидесяти это семнадцать с половиной процентов. Роза подошла к окну комнаты, которая столько лет была их совместной спальней, и посмотрела в ночь. Шестьсот тридцать. Вот такие жалкие крохи она будет получать как вдова даже тысячи не набирается, где там! И больше ничего, ноль. Никаких дополнительных доходов.
Черные мысли блуждали у нее в голове, снова и снова вгрызаясь в один и тот же участок головного мозга, ответственный за меланхолию и думы об упущенных возможностях. Семнадцать с половиной процентов Роза набрала номер одного старого друга, с которым не общалась уже целую вечность.
Пойми, мне страшно неловко, начала она разговор, созваниваться после двадцатилетнего перерыва. Но Макс умер. Ты поможешь мне уладить формальности?
Врач уже приходил?
Нет, мы давно не обращались к врачам.
Ты обязана вызвать врача, Роза. Чтобы он зафиксировал естественную смерть. Согласно закону о погребении, лишь со свидетельством о смерти можно
Прошу тебя, не говори мне ничего о законах. Когда-то мы с вами дружили семьями я, ты, Урзель и Макс. Я никогда не просила вас о подобных вещах. Надеюсь, раз в жизни можно? У меня нет знакомого врача. Пожалуйста, приезжай и помоги мне.
И рыцарь отправился на помощь к женщине, оставшейся наедине с бедой. «Ладно, сделаю все так, как она просит, думал этот человек, подъезжая к одиноко стоящему дому, ведь когда-то мы были друзьями, и даже лучшими друзьями».
Двадцать два года, сказал он хозяйке, когда та открыла ему дверь.
Что?
Мы не виделись двадцать два года.
Да, может, ты и в самом деле прав. Я не подсчитывала.
А я, как видишь Однако чем же тебе помочь?
Макс лежал в постели. Его мозг стал бесформенной массой, мертвым меланжем бесполезных нейронов, когда-то рождавших мысли о том о сем Где они, эти мысли, надежды, желания? Лицо покойника выглядело удовлетворенным.
Вдовья пенсия такая мизерная, пожаловалась Роза. Я не смогу платить ипотеку за этот дом. Предположим, мне сильно повезет и банк оставит меня здесь на несколько лишних недель
Бывшие друзья долго молчали и наконец, каждый сам по себе, пришли к схожему решению. Это решение противоречило общественным конвенциям, однако мертвый кровельщик на пенсии, тихо лежавший с закрытыми глазами на кровати, как будто бы молчаливо одобрял его.
Кто-нибудь еще знает? в конце концов спросил Игнац.
О чем? О том, что Макс умер? Нет. А ты думаешь, кто-то уже умудрился прознать об этом?
Да нет. Кому еще об этом знать?
Заговорщики кивнули друг другу. Гразеггер взял худого как спичка приятеля, положил его, окоченевшего, к себе на плечо, будто винтовку, и устроил в своей машине. Головокружение Максу уже не грозило. А вдова пусть и дальше получает достойную пенсию.
Думаю, он не обидится, сказала Роза на прощание. Он не сказал бы и слова против.
Только давай договоримся раз и навсегда, отозвался Игнац. Я забираю Макса, и на этом между нами все кончено. Никогда больше не звони, слышишь?
Разумеется, ответила Роза.
Она так и не узнала, где лежит ее благоверный это было частью договоренности. Несколько раз местные жители видели Розу на «четырехзвездочном» кладбище, издали наблюдая, как эта дама, скорее бесцельно, чем целеустремленно, подходит то к одной могиле, то к другой, читает эпитафии на памятниках и оставляет здесь и там по орхидее. Однако так поступали многие, и поэтому никто ничего не заподозрил.
С тех пор прошло пятнадцать лет, и тайная вдова Роза Ленер действительно никогда больше не встречалась с Игнацем Гразеггером. Раньше глава семейной фирмы даже подумать не мог, что прятать трупы так элементарно просто. Макса он похоронил в свежевырытой могиле, предназначенной для члена семьи деревенских старожилов если, конечно, слово «похоронил» уместно для обозначения такого складирования. Однако эпизод с Максом натолкнул супругов на действительно заманчивую бизнес-идею.
Положить тебе еще зельца? спросила Урзель.
Нет, теперь я и в самом деле сыт по горло, ответил Игнац.
Фольклорная радиопрограмма подходила к концу. Дуэт из Верхнего Пфальца пел о соловушке, прилетающем от любимой с пустым клювом. Жаль, очень жаль.
11
аппараты жужжали. Иоганн Остлер и Франц Хёлльайзен, неутомимые и незаменимые «вожаки стаи», устанавливали магнитно-маркерные доски и проверяли разноцветные фломастеры на пригодность к работе. Людвиг Штенгеле и Николь Шваттке, члены основной команды Еннервайна, тоже сидели здесь, хотя и смертельно уставшие, ведь допрос свидетелей затянулся за полночь, а потом полицейским еще пришлось сравнивать и анализировать информацию. Перед ними лежали диктофоны и испещренные записями блокноты. Полицейский психолог Мария Шмальфус, которая приехала рано утром, став окончательным штрихом к портрету следственной бригады, сыпала в свой кофе третий пакетик сахара и слушала записи свидетельских показаний, сделанные Штенгеле.