- Тогда я еду одна, - сказала Майя и направилась к двери.
- Стой, скаженная. Никуда я тебя одну не пущу.
- А я на это и не рассчитывала. Поэтому и заказывала два места. Прошу вас, мадам.
- Майя дурашливо согнула руку в локте. Нила уже не возражала и не раздумывала.
Учтивый Ганс распахнул перед ними заднюю дверцу автомобиля.
- Генерал ехать позволить, - сказал он.
***
- Ребячество! В серьезном деле такое легкомыслие граничит с преступлением! - Островерхов сердито щипал усы. - Это не игра. Это - война. Каждый неверный шаг - это смерть.
- Но ведь вы сами говорили, что надо разведать дорогу Новороссийск - Крымская? - попыталась возразить Майя.
- Да, говорил. Но не так. Разумно, осторожно надо все делать. Что тебе сказал "Костя"?
- "Костя" сказал, что брил генерала, что он спешит, что упоминали Крымскую и Краснодар.
- Так. Теперь, когда вы имеете возможность оценить свои поступки, посмотреть на них, так сказать, со стороны, что вы должны были делать, получив такие сведения от "Кости"?
- По возможности уточнить и выяснить детали, попытаться дополнить сведения и... и немедленно доложить в штаб.
- Верно. А что сделала ты?
- Ну, я поехала... в Крымскую...
Продолжай, пожалуйста. Не получается? Тогда разреши, я расскажу. Нила и Майя отправились в двух дневное путешествие в сторону Крымской и Краснодара, с одним знакомым офицером, который сопровождал генерала. По дороге Нила и Майя наблюдают, слушают разговор немецкого офицера (тот выбалтывает кое-что ценное). А как вы вели себя? Вы даже забыли, что цель поездки - побывать у своей тети, и вспомнили лишь тогда об этом, когда "растяпа" Ганс вежливо справляется, где живет эта тетя. И происходит это в Абинской.
- Немецкий лейтенант посчитал эту "забывчивость" кокетством... А если бы заподозрил, то провал был бы обеспечен. - Островерхов сурово посмотрел на Майю и Нилу и, немного помедлив, продолжал: - Но данные, безусловно, ценные. В районе Крымской немцы строят оборонительные рубежи под кодовым названием "Голубая линия". Сооружают доты, дзоты, минируют подступы. Значит, намечается отход немцев из-под Краснодара. Эти сведения мы передадим партизанам. Разведчиц можно бы представить к награде... Но ввиду явного безрассудства в поступках я вынужден прибегнуть к наказанию. На неделю вы отстраняетесь от работы и находитесь под домашним арестом.
- Но ведь немец все равно приедет! - возразила Майя.
- Это его дело. А ваше дело - никуда из дома не выходить. Болеть. А теперь идите.
Нила чуть слышно проговорила:
- До свидания, Степан Григорьевич.
После ухода девушек Островерхов еще долго не мог успокоиться. Он нервно ходил по комнате, то и дело потирая виски.
Андрей Логвинов не выдержал:
- Ну, чего ходишь? Чего? Разведали девчата здорово. Тут ты ничего не скажешь. А что промашек наделали - так что ж ты хочешь: молодежь.
- Да нельзя нам промашек делать, Андрей. Нельзя. Понимаешь? Людей много за нами стоит. По правде говоря, расцеловал бы девчат. Но пойми, Андрей, нельзя не наказывать. Тогда... тогда провал. Я вот и сейчас никак не могу решить: что подумал лейтенант Штумпф? Не заподозрил ли он наших девчат? Если так, то плохи наши дела.
- Брось, Степан Григорьевич. Небось, посмеивается да хвастает своей поездкой. Ты попроще смотри на это дело. Не думай, что все они такие умные...
- Дурак опаснее умного, если забыть, что он дурак. А нам надо ухо держать востро.
- Ты прав, Степан Григорьевич. У нас на железнодорожном вокзале часто стал шататься подозрительный тип. Особенно после того, как взорвался в Крымской паровоз, который готовила в рейс бригада Полякова. Это бывший таксировщик. Поляков и раньше недолюбливал его, а сейчас прямо говорит, что он немецкий шпик.
- Есть какие-нибудь доказательства?
- Да понимаешь, Степан Григорьевич, - Логвинов поскреб в затылке, - наши люди видели, что бывший таксировщик часто заходил в полицию, ездил на машине с шефом полиции.
- Та-ак. А что, никто не знает фамилии таксировщика?
- Пока не выяснили.
- А надо бы... Поручим нашим людям в жандармерии, - Степан Григорьевич прошелся по комнате. Он думал о том, как предупредить железнодорожников, как ликвидировать таксировщика.
- Кажется, фамилия его Старицкий.
- Не Сперанский ли?
- Во-во! Он и есть!
А ты что знаешь...
Островерхое положил руку на плечо Андрея Логвинова:
- Понимаешь, Андрей. Ваша диверсионная группа делает большое дело. Нам ее надо уберечь и сохранить. Впереди предстоят важные операции. А вдруг Сперанский навел на след...
- Тогда...
- Не надо этого допустить... Вот что, Андрей, немедленно найди связного. Пусть любыми средствами предупредит товарищей: на время - никаких диверсий, работать ровно, проявить старание. Шпика не затрагивать, но и от разговора не уходить. Не задираться. Второе. Подготовить квартиры на ночь, чтобы укрыть всю группу. Возможно, придется переправлять людей к партизанам. Вечером обойдешь всех, предупредишь.
Островерхов задумался. Андрей Логвинов переминался с ноги на ногу.
- Так я пошел... - сказал он и, немного потоптавшись, спросил: - Ты, может, хоть намекнешь, Степан Григорьевич, шо ты учуял!