Ну и нас всех, новоприбывших, кто в сознании был, угощать пытались. Мне повезло, что мои носилки поставили в тепле напротив камина, приподняли тело, подсунув под спину большую подушку, и здешний лекарь, на этот раз безусый и моложавый, кормил меня из серебряной ложки бульоном. А я заново учился в этот момент глотать. Впрочем, бульон оказался вкусным, да и жрать хотелось чертовски, потому научился владеть своим новым ртом и глотательными мышцами достаточно быстро, лишь пару раз поначалу срыгнув, словно беспомощный младенец. Но, лекарь проявил удивительное терпение, вытерев тряпкой результаты моей конфузии.
В зале стоял гул от голосов, словно на рынке. Более легкие раненые ужинали в другом конце зала, сидя на лавках за длинным столом и разговаривая. А тяжелые лежали вокруг меня. И я обратил внимание, что здесь почти нет пленных, а, в основном, находятся на лечении офицеры французской армии. Мне же, как выяснилось, вместе с несколькими другими тяжело ранеными высокопоставленными русскими пленными, была оказана честь уже тем, что нас доставили сюда, где лечебным делом заведовал сам Доминик Ларрей, главный хирург армии Наполеона.
Съев целую миску бульона, я почувствовал себя немного получше. Вкус крови, который все это время ощущался во рту, пропал. Язык тоже начал слушаться, и я смог с его помощью провести инспекцию собственного рта, обнаружив, что зубы у меня все на месте и даже без всяких пломб. Болевые ощущения в голове локализовались. Теперь сильнее всего болела область левого виска, а также затылок, но почему-то справа. Левое ухо полностью заложило. И я почти перестал им слышать. Но правое пока слышало хорошо.
Вот только голову я по-прежнему мог поворачивать лишь самую малость, поскольку усилия отзывались резкой болью еще и в правой стороне шеи. А все мои попытки поднять руку, чтобы ощупать свои больные места, пока не приводили к результатам. Сил в руках хватало лишь на то, чтобы приподнимать их сантиметров на пять, да пошевеливать пальцами. Но я помнил, что несколько часов назад не мог даже этого, а теперь могу. Значит, не все так плохо. Выздоровление после ранения идет, пусть и медленно. Тут главное, чтобы инфекция в рану не попала и лихорадить не начало. А то ведь никаких антибиотиков здесь нет и в помине.
Вскоре после ужина врачи начали осмотр пациентов, лежащих в зале, который
представлял собой нечто вроде импровизированного приемного покоя. Доминик Ларрей проводил обход вместе с помощниками, чтобы отсортировать раненых после предварительного осмотра. Оказавшись в тепле и подкрепившись бульоном, я начал проваливаться в сон, но меня растормошили, бесцеремонно содрав с головы повязку, пропитавшуюся кровью. Когда главный хирург и его помощники склонились над моей головой, осматривая рану, озабоченное выражение их лиц не сулило ничего хорошего.
Пулевое ранение в голову сквозное. Входное отверстие под левым виском ближе к левому уху. Выходное отверстие под основанием черепа с правой стороны. Канал раны проходит наискось, высказывал главный хирург свои наблюдения, его помощники кивали, а писарь, который тоже был с ними, тут же записывал диагноз на бумагу гусиным пером.
Отнесите его в операционную, приказал Ларрей санитарам по поводу меня, переместившись со всем своим консилиумом к следующему раненому.
Глава 4
Успокоил себя лишь тем, что вспомнил про Кутузова, которого тоже ранили в голову подобным образом. К тому же, не один раз! Впервые еще во время кампании в Крыму в правление Екатерины Великой, а потом, через 14 лет, при штурме крепости Очаков. И ничего, выздоровел стратег, хотя все думали, что раны смертельные. Да еще, вроде бы, даже военная гениальность проснулась в нем именно после этих ранений. И он не только выжил, но и прожил весьма долгую жизнь для полководца, находящегося во время битв не в командном центре далеко в тылу, а руководившего войсками непосредственно на передовой.
Потому я приказал себе отставить панику и ориентироваться на Кутузова. Да и князь Андрей в книге Толстого тоже, помнится, не умер, а поправился и благополучно вернулся домой после Аустерлица. И это вселяло в меня некоторый оптимизм. Хотя ощущение было странное. Ведь одно дело, когда ты читаешь книгу или смотришь кино, снятое по ее мотивам, и совсем другое когда ты сам вдруг начинаешь жить жизнью кого-то из книжных героев, чувствуя всю его боль в полной мере.
Санитары принесли меня в просторное помещение со сводчатым потолком, освещенное масляными лампами, и взгромоздили на длинный деревянный стол, оборудованный ремнями для фиксации пациентов. И я, скашивая глаза, с ужасом смотрел на примитивные медицинские инструменты страшноватого вида, разложенные вокруг на тумбах. Вскоре пожаловали и хирурги. Один из них сразу вынул из шкафа графин с какой-то коричневой жидкостью, пахнущей маком, заставив меня выпить эту горькую настойку. После чего я через несколько минут снова впал в забытье.
Сколько провалялся без сознания на этот раз, я не знал. Вот только очнулся я уже обросший настоящей бородой. Значит, прошли не сутки и даже не двое, а гораздо больше. Боль в голове осталась. Она была ноющая, тупая, неприятная, но терпеть можно. Уже не жгло так сильно огнем, как в день ранения. Похоже, операция все-таки прошла успешно.