И тот, и та, как будто спором,
Чтобы друг другу угодить,
Спешат свет белый пустошить
Лекарствами и мором.
Что против них война? Пустой ученичѝшка:
Я смело ставлю сто противу одного,
Что сотня гренадер не сделает того,
Что сделает один цирюльник исподтѝшка.
Что ж я? Когда герой убийством только славен,
То я Наполеону равен.
Я лекарь вправе я себя и побранить;
Вишь, можно про себя что хочешь говорить!
Любезные мои товарищи, простите,
Что правду говорю иначе научите,
Как лгать: к моей беде,
Я правду говорить привык всем и везде.
__________________
21
Пролаз
Пролаз наш говорит: «За что меня бранят?
Я, кажется, живу, как все честны̀е люди,
А жалуют меня насильно в лизоблюды.
Да пусть они себе хоть треснут, говорят,
А я на весь их вздор скажу в ответ формально,
Что исполнять хочу всегда и пунктуально
Долг подчинённого. В передней постоять,
Великая беда! ведь ног не занимать.
Сказать ласкательство, хоть подлое, кто старше,
Не худо, брат, за то и сам пойдёшь подальше!
Пусть врут, что так живут одни лишь подлецы!
Ох, благородные, честны̀е храбрецы!
Вы ждёте за труды наград царя и неба,
А мы, и ползая, найдём кусочек хлеба.
Нас презирают все: великая беда!
Лишь было б совести поменьше, да стыда!
Всё честь да честь пустяк лет, может быть, за двести
Держались совестно невежды ложной чести;
А в наши времена, не поживя с умом,
Достанется просить насущный под окном.
Да что и говорить; весь свет примеров полон,
Как нам, честны̀м глупцам, хлеб достаётся солон.
«Но вы, деска̀ть, вредить стараетесь другим».
Что ж ну̀жды? Лишь была б нам польза в том самим;
Всяк ближе сам к себе у нас такая вера.
Как в свете жить, скажу ещё вам для примера:
Подслушать подсмотреть великий будто грех?
Зато, когда придёт с начальником до слова,
Сказать о ком словцо материя готова.
Вот скучно: не всегда случается успех!
Ведь и начальники не век на ухо слабы;
Иной, весь честию какою-то набит,
Да истину любя, с досадой закричит:
«Пойдите вон, суда̀рь, ведь сплетни любят бабы!»
Тогда тишком-молчком подавшися за дверь,
В сторонку уклонись начальник ведь не зверь
Посердится день, два, а после и забудет.
Нет! Правду всю сказать, что было, то не будет:
Бывало, что взбредёт начальнику наврёшь,
Достойнее себя чернишь не ставит в грош,
Всё с рук шло, а теперь пришли дни несчастливы,
Начальники у нас некстати справедливы,
Хотят всё сами знать всем сами управлять;
Что ж брату нашему достанется сказать?
Рассказов не хотят, а с клеветой не суйся:
Придётся быть честны̀м и вправду, как ни дуйся».
________________
22
Разговор при погребении
Солдат: Что значит сей обряд?
Учёный: Тщеславие живых, ничтожество во гробе.
Солдат: А чёрный сей наряд?
Учёный: Да не к лицу ли он прекрасной сей особе?
________________
23
Надпись к портрету, в котором подлинник сам себя узнает
В фигуре, гордостью надутой,
Небрежно набок изогнутой,
Самим собой довольный вид,
И молча будто говорит:
«Смотрите как я всем опасен:
Красавицы, я мил, прекрасен,
Мужчины, я умён и горд:
Кто смеет стать со мной à bord?!»*
_________________
II
ПРОЗА
24
Письмо бантамского посланника к своему государю
Всемилостивейший государь!
починки. Недолго проживши здесь, услышал я от одного, которому испросил милость у государственного казначея, что я его обязал к вечной благодарности; сие меня привело в крайнее удивление, и я его не преминул спросить, какую услугу мог я ему оказать, которая бы заслуживала вечную признательность; и потом потребовал одного токмо награждения, чтобы он дозволил своей старшей дочери обращаться со мною в продолжение моего тут посольства, но сей жестокосердый изменник, как и прочие, отвергнул с грубостью моё прошение. При первом представлении моём к королю во дворец, один вельможа привёл меня в замешательство, представляя тысячу извинений за то только, что случайно наступил на мой большой палец. Они такую ложь почитают вежливостью, ибо, когда они какой-нибудь знаменитой особе изъявляют учтивость, то они говорят ей такие несправедливости, за которые бы ты приказал государственным начальникам дать таковому сто ударов по пятам. Итак, я не знаю, каким образом производить препорученные мне дела с сим не заслуживающим никакой доверенности народом. Когда я навещаю королевского секретаря, меня предупреждают, что его нет дома, хотя он в ту самую минуту пред глазами моими ходил в кабинете. Ты бы почёл всю здешнюю нацию врачами, потому что первый их вопрос состоит в том: здоров ли я. О сем спрашивают меня более ста раз в день; сверх сего любопытство их не токмо к моему относится здоровью, но и к твоему, ибо они, держа в руках рюмки, наполненные вином, мечтают, будто бы тем желают тебе лучшего здоровья, но я вящую имею причину ожидать сего от крепкого твоего сложения, нежели от искренности их желаний. Каждый раз, как я с ними сажусь за стол, они советуют мне пить их напитки в таком количестве, от которого я мог бы сделаться больным. О, когда бы дозволено мне было с безопасностью уйти от сего двуязычного народа, и дожить до того, чтобы ещё раз повергнуть себя к твоим стопам в столичном твоём граде Бантаме!
(С английского). А. Флавицский.*
___________________
25
Бумага
(Поэма)
Мне кажется, что человек остроумный мог бы ещё распространить эту счастливую и правильную мысль. Извините моей гордости, если я, не имея острого, изобретательного ума, осмеливаюсь изъяснить её.