царского дворца, я вступил в дискуссию:
Степа, тебе надо внедриться в их среду и выявить всех шпионов.
И тут мы услышали сонный голос Бориса (он только что вернулся с затянувшегося свидания. Голова его покоилась на пачке свежих газет):
Степа, жизнь нынче такая. Шпионы, кругом одни шпионы. Внедряйся и коли дырку на пиджаке. Орден получишь! И голова его снова упала на пачку газет.
Миша, который был старшим среди нас, считал себя нашим наставником, поскольку в прошлом году целый месяц был в командировке в Париже, безапелляционно изрек:
Степан, шутки шутками, а все это очень серьезно и ты обязан доложить обо всем руководству рапортом. Письменно! Это необходимо для проверки твоей знакомой и планирования оперативных мероприятий. А вас, товарищи, прошу прекратить всякие шутки и разговоры на эту тему.
Степа до обеда потел над рапортом, писал и переписывал. Потом докладывал начальству, а то связывалось с соответствующими руководителями контрразведки. В конце дня Степан получил указание: контакт с девицей продолжать и попытаться получить от нее возможно более полную информацию о ней самой и о ее связях.
Вечером, закрывая сейф, Степа положил в карман пистолет.
Степа, а «маузер» зачем? С девицей ты и без оружия справишься, спросил Борис.
С девушкой справлюсь. Но она там, судя по всему, не главная. Не исключаю, что сегодня придет главный резидент меня вербовать и, может быть, не один. Надо быть готовым ко всему.
Мы благословили Степу на подвиг.
Утром он рассказал, что девушка пришла одна. Спросила, думал ли он о вчерашнем разговоре и не поделился ли о нем с кем-нибудь из близких. Сама на его вопросы отвечала уклончиво, сказав, что все, что ему надо будет знать, сообщит ему в ходе совместной работы.
Степа встретился с девушкой еще два-три раза, но никакой дополнительной информации не получил, и тогда было решено провести на ее квартире негласный обыск, а ее саму проверить по психиатрическому диспансеру.
При обыске никаких материалов, компрометирующих девушку, найдено не было, зато была обнаружена библиотека шпионской и детективной литературы на русском и английском языках, насчитывавшая около 400 томов. А в психиатрическом диспансере дали справку: «Состоит на учете в связи с вялотекущей шизофренией».
Понятно, что орден Степа не получил, а вскоре был переведен в контрразведку, а потом уволен в запас.
Совсем недавно, включив телевизор, услышал доклад о положении в российской поэзии. Нет у нас, оказывается, ныне не евтушенок, ни вознесенских. А среди поэтов-пятидесятников упомянули Степу. Приятно было узнать, что жив курилка, что пишет и публикует стихи.
«Царь Гвидон»
Не менее курьезная история произошла и с молодым оперработником Игорем, но не в Москве, как со Степой, а за границей.
Игорь, как утверждали некоторые товарищи, подавал большие надежды. «У него, говорила пожилая дама-подполковник, золотая еврейская головка». И его, единственного из управления, направили на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Хельсинки обеспечивать безопасность членов советской делегации. А Игорь, надо сказать, с детства был трусоват и очень подозрителен. И потому во всех финнах и «разных прочих шведах», как говорил поэт, видел только шпионов и диверсантов, готовых на любые пакости и провокации. И как в воду глядел.
Зашел Игорь в туалет. Дело житейское, всякий ходит. Справил малую нужду, пора выходить, а дверь не открывается. Он ее толкает, ручку крутит. Ни в какую! Не поддается!
Снаружи, видно, чем-то подперли, гады, подумал Игорь. От финнов всего можно ждать. Зачем только Владимир Ильич независимость им дал?
У Игоря созрел план. «Надо бороться!» сказал он себе и ударил что было сил ногой в нижнюю часть двери. Раз, другой, третий, и в ней образовалась дыра. Лег Игорь на пол, а туалет маленький, ноги вытянуть негде, изогнулся и кое-как, головкой вперед, с муками великими вылез на свет божий. Костюмчик новенький, только что купленный на скудные суточные, имел жалкий вид, что было непереносимо больно.
Помятый и поцарапанный, с лицом красным от гнева и обиды, прибежал Игорь к оперативному начальнику и по всей форме доложил, что против него во время отправления естественной надобности была совершена гнусная, иначе не назовешь, провокация. Начальник, дав ему выговориться, протянул стакан воды. Воду Игорь не любил, но начальству никогда не перечил и потому выпил ее до дна.
Когда бедолага немного успокоился, начальник ласково, по-отечески, спросил:
Игорек, а ты спустил за собой воду?
Тот густо покраснел.
До чего же коварный народ,
подумал Игорь. Надо же такое придумать!? Пока за собой не уберешь, из сортира не выйдешь!
Услышав об этой истории, поэт наш Степа тут же написал поэму о происках вражеских разведок против советских граждан и мужественных чекистах, жизни своей не жалеющих в борьбе с ними. В конце поэмы были такие слова:
Иван Петрович, Игорь наш, как всем известно, во время командировки проявил великолепное знание обстановки и быта в стране, завидное мужество, а его собираются повысить только до заместителя начальника отделения. Он достоин большего, и сел под громкий хохот и аплодисменты зала.