Все это было очень наглядно и поучительно для меня и для других сотрудников отдела.
Когда я подробно рассказал Мухачеву о своем опыте работы в контрразведке, полученном мной в Особом отделе Берлинского гарнизона, он сразу же определил, кого из моих знакомых по Берлину можно «поставить в строй» в интересах работы в отделе. Далее он с разочарованием констатировал, что у меня нет теоретической разведподготовки. Не давали нам ее в Ленинграде. Зато учили быстро печатать на пишущей машинке с русским и немецким шрифтами. Ох, и не любил я эти уроки машинописи: не укладывался в нормативы. Мои совсем не музыкальные пальцы загребали на мелкой клавиатуре по 23 буквы сразу. Морока, одним словом.
Для пополнения моего образования начальник отделения решил сделать из меня «архивариуса». Раз в полгода оперсостав подчищал свое хозяйство оперативную документацию. Отправляли ее из ГДР, из полевых условий службы, в Москву, где все тихо и спокойно, нет регулярных тревог и ночных подъемов, во время которых вся имеющаяся в наличии документация срочно пакуется и готовится к эвакуации. Мешков с подобным содержимым здесь должно находиться минимальное количество.
Оперсостав отделения с восторгом принял решение своего начальника о моем назначении, и вскоре мой новенький сейф был загружен делами, предназначенными для сдачи в архив Но все это был еще сырой материал.
Мне надлежало сначала изучить инструкцию о порядке сдачи дел в архив. В разведке этот порядок намного жестче, чем, скажем, просто в территориальных органах КГБ. Потом, согласно ей, прошить, пронумеровать и составить опись, а также проверить все ли лица, проходящие по делам, поставлены на учет (на деле, как правило, не все, поскольку оперработнику в текучке забот было просто не до этого). Далее, в делах имелась масса документов на иностранных языках. Их нужно было перевести, заверить перевод полным служебным титулом, местами проверить точность переводов, сделанных оперработником, который вел дело.
Но главная сложность оказалась впереди, точнее внизу здания Управления, в помещениях учетно-архивного отдела. Здесь правил специалист из Москвы по учетноархивному производству, капитан по званию, в моем тогдашнем восприятии «педант, сухарь и формалист». Вот уж тут-то я прошел школу архивного дела. Почти все мои многочисленные карточки, сопровождающие сдаваемые в архив дела, браковались им как «неправильно» или «неразборчиво» заполненные. Некоторые я в его присутствии заполнял заново по 23 раза. Не выдержал, у нас возникла перепалка. К следующему моему приходу он выложил на стол инструкцию, где было проиллюстрировано «как нужно писать». Мне-то казалось, что у меня почти так же получается. Но бдительный начальник архива постоянно находил у меня какие-нибудь закорючки, направленные не в ту сторону. Пришлось даже вспомнить занятия по начертательной геометрии в Свердловском горном институте и образцы написания разных шрифтов. После восстановления навыков, полученных еще в Свердловске, мой придирчивый начальник архива, внимательно рассмотрев очередную порцию карточек, воскликнул: «Ну вот, ведь можешь, когда захочешь!» Полюбовавшись моими шрифтами, он всю партию карточек без придирок разложил по алфавиту и принял у меня дела. По оформлению самих дел у него не было ко мне замечаний.
Этот вид оперативной деятельности примерно через неделю стал меня тяготить, и я поделился своим недовольством с сидящим напротив соседом. (О случайном знакомстве с ним еще полгода назад в Особом отделе Берлинского гарнизона я писал выше. Тогда я не знал, кто он, где и кем работает.) На мои сетования, что я сюда шел не за тем, чтобы чужие бумажки подшивать и в архивной пыли копаться, майор Ионов Борис Васильевич спокойно и вразумительно объяснил мне, что я, по его мнению, неправильно работаю, так как неправильно понял свою главную задачу. Судя по темпам, я поставил себе целью поскорее отделаться от этих бумаг, и хотя это тоже задача важная сдать их в архив, но не главная для меня. Главное в работе с переданными мне документами изучение по сдаваемым в архив делам реальной оперативной обстановки в работе отделения. Чего добились оперработники, приобретая эти источники информации, и почему
нам тоже ничего не дала. Принять другие меры по его «просвечиванию» у нашего отдела не было возможности, тем более что в Москве никому и ничего о его существовании не было известно, а нам самим из Потсдама до этого городка не дотянуться. Далеко, ведь это был милый курортный городок на юге Баварии в ФРГ. Если бы нам из Москвы сказали, что это известно, интересно и важно, тогда нашлись бы и силы, и средства, и другие возможности. А так, конечно, «дезинформация».
Так мы и расстались с «Францем». А я впервые столкнулся с проблемой проверки достоверности получаемой информации. Позже я убедился, что это по существу «ахиллесова пята» в работе каждого разведчика, насколько успешно решает он эту задачу, настолько более весомы его оперативные результаты. И вскоре, в текучке будней, эта рядовая по значимости ситуация забылась.
После ознакомительной и поучительной работы с документами меня повели «в массы» подключили к работе по еще одной, непонятной для меня на первом этапе боевой ситуации.