Все это до предела накалило оперативную обстановку в столице. Были разгромлены ряд государственных учреждений республики в столице: некоторые здания прокуратуры, судов, райкомов СЕПГ, отдельных полицейских участков. Как следствие деморализация и бегство отдельных подразделений погранполиции ГДР, несших на «обводе» службу по охране границы с Западным Берлином вместе с нашими батальонами. Все это вынудило командование группы советских войск в Германии объявить о введении военного положения в городе. В Берлин были введены войска, танками перекрыли основные улицы и площади для прекращения доступа погромщиков из Западного Берлина. А ведь до этого наши части были выведены из столицы. К началу путча в Берлине остался только один батальон охраны комендатуры, других войск в столице на этот момент не было.
На этом фоне значительно усложнило условия работы оперсостава дезертирство нашего военнослужащего бегство с поста на Запад советского солдата из состава караула, несшего службу в Западном Берлине Тиргартен по охране памятника «Победы» советским воинам, павшим при штурме рейхстага. Ответственность за происшедшее, естественно, возлагалась на оперсостав отдела. И также предельно жестко стояла задача: выяснить кто и как смог пробраться в ряды лучшего подразделения Берлинского гарнизона. На это событие, в политическом плане, тяжело накладывалось широкое освещение в западных средствах массовой информации самого факта бегства советского солдата с поста у памятника. Максимально подробно были засняты эпизоды его дезертирства (бросил автомат, снял ремень, швырнул фуражку со звездой, слетел сапог снял на ходу и бросил второй). Ясно, что это была хорошо спланированная, заранее подготовленная подрывная пропагандистская акция. По мотивам события был срочно подготовлен сценарий для короткометражного фильма под названием «Побег на свободу» (Flucht in die Freiheit). В этом особенно усердствовала американская пресса и другие западные средства массовой информации.
Вот в такой обстановке мне предстояло начинать свою службу в органах государственной безопасности. Я был включен в группу оперработников по проверке всех обстоятельств измены со стороны «окружения». Изучением этой же ситуации изнутри воинской части занималась другая группа. От нас ждали ответа на вопрос с чем мы имеем дело. Это дезертирство, раздутое до европейского масштаба, или результат целенаправленной подрывной работы разведки противника и, как ее итог, измена Родине советского военнослужащего?
Из вышеизложенного читатель, особенно служивый, может представить себе, насколько сильное административное давление из Москвы оказывалось в этой политической обстановке на руководство Управления особых отделов, а по инстанции и на руководителей Берлинского Особого отдела, несшего, естественно, моральную и юридическую ответственность за происшедшее.
Чувствовалось большое нервное напряжение во взаимоотношениях между высшими руководителями и подчиненными. На фоне такой моральной обстановки иногда проскакивали молнии.
Так, под руку, под такие настроения, попал и я. Все это мне однозначно понятно сейчас. А тогда? Вот как тогда воспринимался мной один из эпизодов, характеризующих обстановку тех дней, буквально первых дней моей службы.
Одной из задач по розыску было изучение всей западной прессы, в которой что-либо говорилось о судьбе беглеца. Но газеты все же поступали с запозданием, на день-два, а появляющаяся информация требовала иногда неотложных, немедленных действий.
В то время появилась новинка в СМИ световая газета в Западном Берлине. Там размещалась самая оперативная информация, появляющаяся на западе, которая публиковалась в газетах иногда лишь сутки-двое спустя. Это было огромное световое табло, смонтированное в Западном Берлине, слева от Бранденбургских ворот, почти напротив развалин бывшей имперской канцелярии. Самая актуальная «для просвещения» жителей демократического Берлина информация появлялась после окончания рабочего дня, где-то около 19 часов. Мне было поручено каждый вечер считывать информацию на этом табло с целью возможного обнаружения каких-либо
сведений о нашем дезертире. Октябрь месяц, площадь возле Бранденбургских ворот большая, сыро, холодно, сильный ветер. Основательно промерз, пока читал оба выпуска новостей. Скорей на автомобильную стоянку у советского посольства и в отдел. Была информация! Быстро поднялся в отделе к себе в кабинет на третий этаж, сажусь за справку. Помню строчки выходили неровные: руки промерзли, плохо держали ручку. Скорей доложить начальнику отдела, так как из информации напрашивались кое-какие мероприятия.
Спустился на второй этаж, где сидел дежурный. Хорошо помню, дежурил майор Рамзаев. Я был в штатском. Подошел к его столу доложил, что есть срочная информация для доклада. Он сказал, что передо мной два оперработника, придется подождать. Поглядел на меня:
Ты что такой синий?
Я ответил, что промерз до костей, а руки так окоченели, что еле справку набросал и не могу еще отойти. В это время открывается наружная дверь, стремительно входят двое в штатском. Первый невысокого роста, коренастый. Я, по неопытности, не сразу уловил реакцию офицеров, вытянувшихся по стойке «смирно», и стоял вполоборота к двери с одной рукой в кармане (все еще отогревался).