Он был арестован немедленно.
Сергей Соломин УБИЙЦА (Из записок врача)
Страшно быть врачом! Не раз следил я за развитием туберкулеза у своих пациентов. Знаю моменты, когда человеку кажется, что он умирает, а он еще проживет не один месяц. Знаю и это обманчивое самочувствие, веселую улыбку, быструю, возбужденную речь и глаза, сияющие радостью жизни и надеждой, почти уверенностью, что чудо свершилось и болезнь прошла. Последняя вспышка жизни, которую смерть дарит чахоточным накануне конца!
Яркий летний день смотрится в окно. Жарко и душно. Все радуется, все хочет жить, изнывает в истоме страсти и горячие ласки солнца будят воспоминание о других ласках.
А я вчера целый день дрожал, как в нетопленной квартире, и только сегодня я совсем, совсем здоров. Это значит, что мне не прожить и недели.
Вероятно, это прекрасное состояние продлится дня два, и я успею написать то, что тяготит мою душу.
Я убийца. Да, я отравил князя Мезерского, у которого был домашним врачом около двух лет. Отравил гнусно, предательски, пользуясь доверием пациента. И чтобы не навлечь подозрения судебных властей, я отравил князя не в один раз, а постепенно, следя за разрушительным действием яда, увеличивая и уменьшая его дозы. Мне удалось и консилиум обмануть блестящим докладом о мнимой болезни, и этим идиотам даже в голову не пришло, что перед ними отравленный, что на их глазах совершается преступление.
Восемь лет прошло со смерти князя, никто не подозревал убийства, родственники съели похоронный обед и с замиранием сердца ждали вскрытия завещания. Все обошлось прекрасно, не было больших споров и тяжелых обид. Имущество умершего богача поделили.
И самое лучшее было бы и мне унести тайну в могилу, но что-то толкает меня перед лицом приближающейся смерти открыть людям истину.
Я считал и считаю себя правым в совершенном поступке и вновь совершил бы его при тех же обстоятельствах так говорит мой разум.
Но рядом с этим прямым суждением, рядом с отчеканенной холодной мыслью, копошится чувство иное: «Ты смел лишить жизни человека! Кто тебя призвал быть судьею?»
Я не в состоянии разобраться в этих колючих противоречиях сознания и предоставляю разобраться в них другим.
Князь, тридцатилетний красавец, заболел роковой болезнью, которая теперь считается почти обязательной у холостых мужчин и ни в ком не возбуждает ужаса.
Можно вылечиться. Да, вероятно, можно, но при условии систематического, строгого курса лечения и полного воздержания. Через пять-шесть лет врач вправе сказать: «Вы здоровы настолько, насколько это возможно в вашем положении».
Но для князя было нестерпимо все обязательное. Избалованный, своевольный, он лишь короткое время способен был следовать советам врача.
Сначала испугался, больше за свою наружность.
А что, если испортится лицо?
И лечился довольно внимательно. Но когда болезнь лукаво скрылась, взялся за прежнее: бессонные ночи, легкие связи, кутежи. Заболевал вновь и опять подлечивался.
Я был бессилен убедить его, что он готовил себе страшное будущее. А уже мелькали роковые признаки: разные нервные явления, легкий паралич правой ноги, мозговые паузы, что особенно проявлялось при писании в виде пропуска слов и целых фраз.
В 19** году князь переехал в свое имение, и я был при нем в качестве
домашнего врача.
На время он поправился. Стал вести здоровый образ жизни, ходил на охоту, объезжал свое обширное хозяйство.
В середине лета князь познакомился с семейством небогатых помещиков и зачастил туда чуть не каждый день.
Сначала я не обращал особого внимания на это новое развлечение моего пациента.
Все же это было лучше вечеров, проводимых с кокотками, и игры в рулетку.
Князь не говорил со мной о новых знакомых, только раз, вернувшись оттуда на шарабане, он, подъехав к дому, кинул вожжи конюху и, увидя меня, разоткровенничался:
Какая девушка, mon vieux , какая девушка!
Я тогда не обратил на это внимания, но через несколько дней князь показал мне кабинетный портрет блондинки.
Была она одета в малороссийский костюм, на голове цветы, волны светлых волос, глаза большие, с ребячьим выражением, словно по-детски говорят: «Ох, как хорошо жить, но, кажется, есть еще что-то, что совсем скрасит жизнь».
Что может быть прелестнее этой не познавшей себя, не выявившейся страстности молодого здорового существа!
Князь следил, какое впечатление произведет на меня портрет, и самодовольно улыбнулся.
Ага! И вы поняли, какая это жемчужина?
То, что совершается близко, говоря грубо, под носом, мы обыкновенно редко замечаем, еще реже осмысливаем.
И я оставался в неведении, что готовится в недалеком будущем.
А оно пришло сразу, для меня внезапно:
Поздравьте меня, дорогой доктор, я помолвлен с Ниной Александровной.
По привычке ответил:
Поздравляю!
Даже пошутил:
Что же вы меня не пригласили пить шампанское?
Погодите! Все это случилось вдруг, так неожиданно. Берсеневы завтра приедут к нам всей семьей.
Клянусь, что, кроме любопытства засидевшегося в деревне человека, кроме желания увидеть новых людей, у меня никаких ощущений не было.
Я спокойно лег спать и наутро приказал слуге вынуть из чемодана новый летний костюм, приготовить новые ботинки. И в это утро я мылся и брился тщательней, чем обыкновенно. Только всего.