Прошу нижеследующее передать матери (адрес).
Милая мама! Ты знаешь я тебе никогда не лгал, и на этот раз поверь мне: твой сын не убийца. Не думай, не разгадывай, только поверь. Ты религиозна и это тебя утешит. В эту минуту я вспоминаю, как ты молишься; такая старенькая, стоишь в углу на коленях, сложила на груди сухонькие, восковые ручки и губы твои шепчут мое имя. Я, мама, всегда с тобой. Любовь не умирает. Я буду жить в твоей душе, в твоих молитвах. Я знаю, ты меня простишь за принесенное тебе горе. Я умираю с мыслью об этом и мне легко. Целую тебя, моя светлая, хорошая. Прощай.
Леля.
Александр Грин МАНЬЯК
На него смотрели всегда как на человека, обязанного вылечить. Наука, которая воспитала его и, вручив докторский диплом, оставила беспомощным его в пяти случаях из десяти, создалась веками трудов, ошибок, исканий и дерзновений, ореол человеческого разума окружал ее, и было обидно и тяжело сказать запросто:
«Бросьте лечиться, идите домой и проводите последние дни жизни так хорошо, как только можете». Больной стонал, охал, жаловался и дрожащим, хриплым голосом просил здоровья. Сосредоточенное, серьезное лицо доктора с крутыми дугами бровей, металлическим блеском глаз и квадратным, выбритым подбородком, казалось, тщательно хранило секрет спасения, но стоило обещать много денег и этот, ретиво охраняемый, секрет доктора снова превратит этот скелет в здоровое тело. Но у доктора никакого секрета не было. Он повозился еще с минуту, вымыл руки и сел к столу.
Доктор, хрипя, как дырявый кузнечный мех, сказал пациент, вылечите меня, пожалуйста. Я человек богатый, никакие гонорары мне не в диковинку.
Я ни копейки не возьму за то, чтобы вас вылечить, устало сказал доктор. Ваше звание?
Негоциант.
Имя?
Грингмат.
У кого вы лечились раньше?
У всех, натягивая дрожащими руками рубашку, сказал больной. Право, я думаю, что мало на свете докторов, у которых я не был. И все без толку. Деньги берут, а пользы нет.
Вот поэтому-то, спокойно сказал доктор, поблескивая очками, я и не возьму с вас денег. Так вот: поезжайте на юг, зайдите в первую попавшуюся аптеку и спросите травы гречавки. Эту траву вы будете пить три раза в день, как пьют чай, и, по возможности, больше.
Разочарованное лицо больного выразило сдержанную иронию. Он ждал пространного, обстоятельного рецепта, внушающего уважение и щедрость. Трава гречавка! Черт бы побрал этого доктора!
Я выздоровею? спросил Грингмат.
Выздоровеете, уверенно солгал доктор. А бумажку возьмите с собой. И он протянул купцу брошенную на письменный стол крупную, слежавшуюся в бумажнике, ассигнацию. Больной нерешительно взял деньги и пристально посмотрел на доктора. Но доктор спокойно блестел очками, и было очевидно, что настаивать невозможно.
Хорошо, в раздумье произнес Грингмат, но почему вы прописали мне только эту траву?
Чтобы как-нибудь удовлетворить вас, раздраженно сказал доктор. Чахотка в той стадии, как у вас, лекарствами не излечивается. Режим и воздух единственные лекарства. Но вы битый час мучили меня требованиями что-нибудь прописать получите!
Гречавка? робко спросил купец.
Да, гречавка запомните. До свидания. Будьте здоровы! Доктор посмотрел на удаляющуюся искривленную спину и мысленно произнес: «Протянет с месяц».
Вас хочет видеть господин Грингмат.
Больной? спросил доктор.
Он говорит, что пришел поблагодарить вас.
За что?
Лакей не успел ответить, потому что в гостиной раздался голос:
К вам можно, доктор?
Доктор открыл дверь. Перед ним стоял плотный, смеющийся, загорелый человек и дружески протягивал руку.
Вы не узнаете меня?
Нет, коротко сказал доктор. Вы Грингмат?
Да. Неужели не помните?
Доктор потер лоб. Что-то знакомое всплывало в его сознании и, не успев разгореться, гасло.
Пройдите в кабинет, сказал он.
Они подошли к докторскому столу, и Грингмат сел. Сел и доктор.
Спасибо, огромнейшее спасибо, сказал купец. Вы меня спасли, а ведь я умирал. Помните год назад?
Год назад, задумчиво произнес доктор. А не можете ли сказать точно, когда это было?
Первого июля. Этот день отмечен у меня в календаре крупными буквами. Я пил гречавку.
Постойте, сказал доктор, и очки его заблестели ярче обыкновенного. Сию минуту. Он взял книгу записи пациентов, раскрыл ее и несколько минут водил вздрагивающим указательным пальцем по черным линейкам. И ему бросилась в глаза коротенькая отметка: «Грингмат, 44 лет, чахотка. Безнадежен».
Холодная струйка пробежала по спине доктора. Он бросил книгу и с минуту просидел в глубоком раздумье, опустив голову на руки. Потом встал, отодвинул ящик стола, взял револьвер и быстро, почти не целясь,
выстрелил в Грингмата. Купец дернул головой в сторону, открыл рот и беспомощно повис в кресле. Он был мертв. Пуля пробила череп. Пороховой дым наполнял еще кабинет сизым туманом, а доктор с лихорадочной быстротой возился вокруг мертвого, двигаясь, как во сне. Утро застало его бодрствующим, он вскрывал легкие, исследуя невероятное, почти чудесное излечение незначительной аптечной травой.
Решить же, была это случайность или нет предоставляю науке».