Колесников, ехавший с Безручко и двумя телохранителями, Опрышкой и Струговым, пришпорил вдруг коня, приближался к сараю быстро, хорошей рысью. Павел, с бьющимся сердцем, был наготове, считал метры ну, ближе, ближе. Жаль, что Колесников оторвался от своих спутников, бомба достала бы и других, но делать было нечего. Он откроет по ним огонь из нагана, на его стороне неожиданность, внезапность нападения, надвигающиеся сумерки Будь что будет! Такой случай может ему больше не представиться.
Прибавили ходу и Безручко с охранниками, у самого сарая эти трое почти догнали Колесникова, как вдруг из сарая выскочил какой-то человек, молчком метнул что-то под ноги коня, и тут же раздался оглушительный взрыв, за ним другой Конь под Колесниковым испуганно заржал и грохнулся на скользкую санную дорогу, ударился вместе с ним о землю и Колесников, а человек из сарая открыл огонь по ним, его спутникам
Безручко, увидев упавшего Колесникова, тут же повернул коня назад, в Старую Калитву. «Я за подмогой, ну!» грозно крикнул он на увязавшегося следом Стругова, но Филимон сделал вид, что не расслышал начальника политотдела, скакал чуть приотстав, зябко втягивая голову в воротник белого полушубка сзади гремели выстрелы. Кондрат Опрышко, коня у которого убило второй бомбой, лежал за круглым его, вздымающимся еще животом, бил из обреза по сараю Оставшись один на один с противником, Опрышко, опытный стрелок, видел, что положение у него не очень завидное, и, не сбеги Филька с головой политотдела, парня этого, в солдатской шинели, они бы давно уже накрыли, хотя у того, конечно, могут быть еще бомбы Ах черт, метко садит, метко!.. Кондрат охнул от неожиданности острая боль пронзила правую руку. Опрышко заскулил по-собачьи, стал отползать с боевой своей позиции в ложбинку, за голые сейчас кусты тальника.
Перестал стрелять и парень; Кондрат видел, как метнулась из сарая быстрая тень парень побежал низом, к заснеженному лугу, беря курс на лозняк и камыш. «Давай, давай, злорадно думал Опрышко, наблюдая за беглецом, дальше Новой Калитвы не убегишь, сейчас подскочут Безручко с кем-нибудь, словят как миленького»
Он для острастки пальнул в сторону луга, с трудом уже различая на нем бегущего человека. Стиснув зубы, поднялся на ноги, оглядывая руку, пошел к Колесникову. «Как же это мы, а? думал Опрышко виновато. Командира не сберегли».
Колесников, с разбитым лицом, неподвижно лежал под конем, рука его застыла на эфесе шашки. «Тут стреляли, а он саблю», неодобрительно подумал о командире Опрышко и наклонился над Колесниковым, вглядываясь в залитое кровью лицо
Кажись, живой! обрадованно проговорил телохранитель, здоровой рукой поворачивая к себе голову атамана, и Колесников застонал, скрипнул зубами
Павел, раненный в плечо, намеренно взял направление на лозняк и камыши в пойме Черной Калитвы. Он видел, что двое из всадников поскакали к Старой Калитве, через пятнадцать двадцать минут они вернутся, и не одни, за ним погонятся, а тот, что остался и стрелял в него, укажет именно сюда, в камыши. Времени мало, очень мало, из раны хлещет кровь, левая рука практически не слушается, придется, в случае погони, сражаться одной рукой. Осталась одна бомба, с десяток патронов Есть еще союзник надвигающаяся темнота, на нее-то Павел и рассчитывал больше всего.
По нему больше не стреляли; Павел перешел на шаг, оглянулся. Смутно виднелся сарай (остался в нем сидор с куском хлеба и салом) и сгорбленная человеческая фигура. «От камышей
я пойду назад, вокруг Старой Калитвы, к Дону, в лес, думал Павел, на ходу выдрав клок исподней своей рубахи и приложив тряпицу к ране на плече. Они, конечно, кинутся сюда, будут искать меня здесь Пойти надо старой дорогой, на север, там спасение»
Он сделал, как решил: от камышей повернул под углом вправо, стал огибать слободу с затлевшими уже кое-где огнями, с занявшимся лаем собак, выстрелами. Значит, те двое уже подняли на ноги помощников, значит, его теперь примутся искать Ну, пусть ищут, пусть. Ночью не много найдешь. А к утру он будет далеко от слободы. Только бы не подвела рана, только бы удалось остановить кровь
Мокрый, задыхающийся, Павел уходил в снежную ночь, чутко слушая нарастающий справа гул шел из Старой Калитвы большой отряд конницы. Он знал, что на лугу конница рассыплется цепью, будет прочесывать метр за метром, искать его, полагая, что у него одна дорога, в камыши и лозняк, а он поищите-ка! повернул совсем в другую сторону
По-прежнему мешал идти сапог с оторвавшейся подошвой, казалось, что подошвы совсем уже нет, нога в носке ступает прямо в снег и зачем в таком случае сапог? Саднило плечо, перед глазами пошли желтые, оранжевые круги, быстро одолевала слабость. «Сядь, Паша, отдохни», услужливо говорил голос внутри, но Павел знал, что не сядет Но дойдет ли?
Главное, Колесникова больше нет, хрипло сказал встречному ветру Карандеев. А я дойду, дойду-у Врешь!..
Шел он всю ночь, временами теряя сознание, шатаясь от усталости и боли; шел в огромном пустом мире, и чу́дные вставали перед глазами картины: красной широкой рекой текла по родному Павловску праздничная майская демонстрация, взлетали к голубому небу разноцветные шары, флаги трепетали в руках демонстрантов, одетых во все белое, нарядное, гремели духовые оркестры, и смеялась рядом с ним Катя с сынишкой на руках