Дайте мне возможность искупить вину, товарищ командующий! Голос Шестакова звенел. Во всех боях впереди буду, Колесникова зубами грызть стану. Личным примером, кровью вину искуплю!
Мордовцев долго молчал. Потом поднял на Алексеевского потемневшие, глубоко запавшие глаза.
Ну что, комиссар? Что скажешь?
Я остаюсь при своем мнении, твердо сказал Алексеевский. Я не уверен в товарище Шестакове.
Мордовцев вздохнул; поднялся, принялся ходить по комнате, и все напряженно слушали размеренный скрип его сапог.
Ладно, беру ответственность на себя, сказал наконец Мордовцев. Колесников, в конце концов, всем нам преподнес урок не так мы все это представляли. Но с вас, Шестаков, спрос теперь будет особый, учтите это!
Шестаков просиявший, выхвативший из кармана галифе носовой платок плюхнулся на свое место, малопослушными руками промокал высокий крутой лоб, что-то негромко говорил согласно кивавшему, откровенно радующемуся за него комполка Белозерову.
Попрошу тишины! проговорил Мордовцев, подвигая к себе карту. Ждать у моря погоды мы не будем, надо действовать пока теми силами, какие имеем. А придет подкрепление нанесем Колесникову решительный, сокрушающий удар. Обязаны нанести!
Командиры кто встал, кто подвинул стул поближе к командующему окружили Мордовцева
Телеграфист Выдрин остроносый, с прилизанной черноволосой головой человечек, в потертом, дореволюционного покроя форменном кителе с синими петлицами сидел в тесной и шумной от работающего аппарата каморке как на иголках: штаб красных частей заседал у него, можно сказать, за стеной, а он не слышал и не мог слышать ни одного слова. Явно, что после поражения этот самый чахоточный по виду, кашляющий Мордовцев дает красным командирам нагоняй и планирует, видать, новое наступление на Колесникова, приходящегося ему, Выдрину, по линии жены родней. Красные, конечно же, толковали у себя на штабе о чем-то важном, и хоть бы одним ухом, хоть бы краешком его послушать, о чем у них там речь! Но сидели они за плотно закрытой дверью, у двери стояли с винтовками два долговязых красноармейца, которые ни в какие разговоры со станционными служащими не вступали и ни на какие вопросы не отвечали. Выдрин и раз, и другой тихим черным жучком прошмыгнул мимо двери, потом, выбрав момент, остановился, предложил одному из красноармейцев, попроще обликом, тонкую, из дешевенького табака папиросу; тот снисходительно глянул на суетящегося у него под ногами телеграфиста, сунул папиросу за отворот буденовки и уронил строгое, неприступное: «Проходи. Чего ухи навострил?» От этих слов, а главное, от подозрительного, насмешливого взгляда красноармейца Выдрина прошиб пот; он не нашелся что сказать часовому, а лишь попятился, приложив при этом руки к груди мол, понимаю, гражданин-товарищ-часовой, извиняюсь, я, собственно, так, папироску предложить и улизнул, исчез из гулкого и пустынного коридора, бормоча себе под нос проклятия красноармейцу: стоишь тут каланчой
С враз взмокшими волосами и сильно бьющимся сердцем Выдрин добрался на еле слушающихся ногах до своей каморки, упал на стул перед аппаратом, зачмокал слюнявым тонкогубым ртом плохо разгорающуюся папироску. Аппарат в это время стал что-то выстукивать; Выдрин вытянул тонкую шею, вчитался. Воронежский губкомпарт большевиков передавал Мордовцеву и Алексеевскому, что обещанный бронепоезд уже вышел, движутся также в сторону Россоши кавалерийская бригада под командованием Милонова и батальон пехотных курсов при четырех пулеметах
«Вот оно что! Вот оно что! жадно бегали по ленте черные глаза телеграфиста. А я
перед этим болваном маячу»
Мордовцеву и Алексеевскому губкомпарт предписывал также вести боевые действия решительно, с бандитами не церемониться враги Советской власти должны быть уничтожены. «Старайтесь опираться на местное население, на отряды самообороны, это важно в пропагандистских, воспитательных целях, ведите широкую разъяснительную работу по добровольной сдаче несознательно примкнувших к бандам» говорилось в телеграмме, подписал которую Сулковский.
Еще раз прочитав текст, Выдрин повеселел. Кавалерийская бригада да батальон пехоты, пусть и с четырьмя пулеметами, не такая уж большая подмога Мордовцеву. У Ивана Сергеевича Колесникова полков уже пять, орудийная батарея, пулеметов десятка два наберется, конница Что же касается этого сундука-бронепоезда, который большевики ведут в Россошь, то дальше Митрофановки или Кантемировки ему не уползти, по степям он ездить не умеет Ах, как хорошо, как вовремя попала ему в руки эта телеграмма! И хорошо, что в его смену. А то бы сидела тут эта дура-комсомолка Настя Рукавицина, шиш бы она что сказала!
Выдрин побежал в штабную комнату, и в этот раз, видя его озабоченный деловой вид, а главное, бумажную телеграфную ленту в руках, его пустили беспрекословно. Выдрин подал ленту Мордовцеву; тот прочитал телеграмму вслух, и за столом оживились, заговорили радостно, засмеялись.
Спасибо, товарищ, идите, повернулся Мордовцев к телеграфисту и отчего-то задержал взгляд на его лице Нет, показалось это, померещилось. Глянул и отпустил Фу-ты черт, да что же так жарко в аппаратной!..