«Он бы что-нибудь придумал, с тоской подумал Левицкий о Тарановском. Он бы снарядил караван. Нашел бы выход. А я я просто жду, когда придет зима».
В этот момент, прервав его мрачные мысли, с тропы, ведущей к стойбищу, показался запыхавшийся Орокан.
Господин Левицкий! крикнул он, подбегая. В стойбище гости! С той стороны пришли!
Гости? нахмурился Левицкий. Кто?
Маньчжуры! Торговцы! На большой джонке пришли. У них зерно, порох, железо! Все есть! Золото берут!
Через десять минут в избе Левицкого сидел «военный совет»: молчаливый и опасный Сафар, кряжистый, похожий на медведя кузнец Тит и рассудительный Захар.
Мы не знаем этих людей, начал Левицкий, излагая свои сомнения. Обычно мелкие торговцы на лодках ходили по Амуру. Разведчики маньчжурского даотая? Если они узнают о нашем прииске, нам конец.
Порох кончается. Зерно тоже, ровным голосом ответил Сафар.
Кайла сточены, заступы ломаются, прогудел Тит. Скоро работать будет нечем. Надо идти.
Левицкий обвел взглядом их решительные лица. Он был здесь главным, и ему предстояло принять решение. Преодолевая свою природную осторожность, он кивнул.
Хорошо. Мы пойдем. Но с максимальной осторожностью. Сафар, Тит, возьмите каторжан. Тайпинов не брать. Возьмем с собой лишь немного золота, для пробы.
Через час небольшой, хорошо вооруженный отряд двигался по раскисшей таежной тропе. Они шли налегке, но тяжело увязая в грязи и переходя вброд ручьи.
Не пройдя и половины пути до стойбища Амги, Сафар, двигавшийся впереди, резко поднял руку, останавливая отряд. Левицкий замер, прислушиваясь.
Сначала он ничего не различил, кроме шума ветра и крика птиц. А затем до его слуха донесся далекий, едва различимый звук. Хлопок. Потом еще один, и еще. Это была не редкая перестрелка охотников. Это была частая, беспорядочная пальба. В стойбище шел бой.
Левицкий и Сафар переглянулись. В их глазах не было страха только холодная решимость. Левицкий выхватил из кобуры тяжелый револьвер, Сафар проверил затвор ружья. Знаком Левицкий приказал носильщикам залечь в кустах, а сам, вместе с Сафаром и остальными бойцами, начал осторожно, от дерева к дереву, продвигаться вперед, к источнику звука.
Глава 2
Мы вышли из особняка, оставив за спиной униженных и перепуганных купчиков, лежавших среди опрокинутой мебели и разлитого шампанского. Проблема была решена. По-нашему.
В гостиничный номер «Лоскутной» Рекунов и его люди почти внесли на руках обмякшего Изю. Мой одесский компаньон был в плачевном состоянии: сюртук порван, на скуле наливался багровый синяк, а из разбитой губы сочилась кровь. Он не стонал и не жаловался. Молчал, и это было хуже всего. Его просто опустили в кресло, и он так и остался сидеть маленький, побитый, с отрешенным взглядом, устремленным в никуда.
Убедившись, что он жив и, кажется, цел, я отвел Рекунова в сторону. Посмотрел ему прямо в глаза.
Степан Митрофанович, благодарю. Вы и ваши люди действовали безупречно. Быстро и без лишнего шума. Я ваш должник.
Он был удивлен. Я видел это по едва заметному движению бровей, по тому, как на мгновение смягчился тяжелый, немигающий взгляд. Он, возможно, впервые увидел во мне не своенравного барина, за которым ему приказано присматривать, а командира, который ценит своих людей. Он молча кивнул, и мне показалось, что толстый слой льда между нами наконец-то дал первую трещину.
Когда Рекунов и его люди ушли, я остался с Изей наедине. Налил в стакан коньяку из дорожной фляги и протянул его своему компаньону. Он взял дрожащей рукой и сделал большой, судорожный глоток.
Ну, рассказывай, Изя, спокойно сказал я. Как тебя угораздило?
Услышав в моем голосе не гнев, а усталое сочувствие, Изя мгновенно преобразился.
Молчаливая маска мученика треснула, и из-под нее выглянул знакомый мне одесский артист. Он картинно застонал, схватился за ушибленный бок, а его лицо приняло выражение вселенской скорби.
Ой-вэй, Курила, это было ужасно! начал он, строя из себя умирающего лебедя. Я попался на глаза своим старым знакомым. Они узнали, что я теперь при делах, что я теперь солидный человек, и предложили снова «чего-то намулевать». Какую-то грязную аферу с векселями. А я им нет! Я теперь честный коммерсант, у меня партнеры, у меня репутация! Я отказался! Так они, эти поцы, видимо, из мести и заложили меня этим купчикам! А те уже меня подкараулили, прямо у мастерской Левы, он все видел! Схватили, в мешок и туда
Он мастерски выстроил историю так, чтобы выглядеть невинной жертвой, пострадавшей за свою добродетель. Я слушал, терпеливо качая головой, мысленно отделяя зерна от плевел. То, что его узнали старые подельники, было правдой. То, что он благородно отказался от аферы здесь, я думаю, Изя слегка приукрасил действительность.
Изя, Изя сказал я, когда он закончил свою трагическую повесть. Мой тон был не гневным, а скорее отеческим, как у командира, отчитывающего нерадивого, но ценного солдата. О таких вещах нужно предупреждать немедленно. Я не могу защитить тебя от твоего прошлого, если не знаю о нем. Твои «старые дружки» это не твоя личная проблема. С той минуты, как мы стали партнерами, это наша общая проблема.