было поручено доставить акт о капитуляции королю, принявшему его, возможно, с опечаленным лицом, но с ликующим сердцем, вручал ему эту бумагу, голос его был столь взволнован, а глаза столь увлажнены слезами, что король поинтересовался его именем.
Его звали Марсо.
Он лишился всего своего снаряжения и был вынужден отдать свою саблю.
Какого вознаграждения за понесенный ущерб вы желаете? спросил его король.
И тогда голос молодого человека окреп, а молнии, сверкнувшие в его глазах, осушили слезы.
Другую саблю, государь, ответил он.
Ему дали саблю, и четырьмя годами позднее, уже в чине генерала, он был убит у Альтенкирхена.
И герцог Брауншвейгский прекрасно сознавал все это, находясь целую неделю в Вердене; он прекрасно сознавал все это, отвечая эмигрантам, жаждавшим вернуться во Францию и торопившим его двигаться вперед:
«Я жду тех роялистов, чью помощь вы мне обещали, и их уполномоченные, несомненно, скоро прибудут; да, я и в самом деле видел, как навстречу нам вышли девушки с цветами, но этого недостаточно: я хотел бы увидеть мужчин и хлеба».
И что же вместо этого он увидел? Что вместо этого он, автор знаменитого манифеста, услышал?
Он увидел шестьсот тысяч волонтеров у границы да, плохо вооруженных, плохо одетых, плохо накормленных, но исполненных воодушевления и готовности умереть.
Что он услышал? Старую песню «Дело пойдет!» и юную «Марсельезу», появившуюся на свет специально для того, чтобы стать триумфальной песней при Вальми.
Что же касается знаменитого манифеста, то бедному герцогу Брауншвейгскому он доставил весьма посредственное удовлетворение; прежде всего, герцог совершенно не был заинтересован в этом манифесте, не хотел писать его и не хотел подписывать.
Желаете знать, как все это было сделано? Тогда обратитесь к книге, озаглавленной «Карл д'Эсте, или Тридцать лет из жизни государя», и вот что вы там обнаружите:
«Французские эмигранты добились от короля Пруссии, находившегося тогда в своей армии, обещания выпустить против республиканской Франции манифест, который мог бы посеять страх в рядах ее ассамблей.
Министры Фридриха Вильгельма и генералы, окружавшие его особу, вместе с монархом убедили герцога Брауншвейгского, что это от него, главнокомандующего королевской армией, должен исходить подобный документ. Герцог испытывал острое нежелание составлять его, но, полагая своим долгом подчиняться категорическим приказам короля, согласился подписать манифест, черновой набросок которого ему представили. Вечером, утомленный тяготами, чрезмерными для его возраста, он подписал переписанную начисто и поданную ему копию, едва пробежав ее глазами и, так сказать, с полнейшим доверием, не думая, что можно ставить под подозрение честность короля. То была роковая ошибка!.. Король вставил в черновой набросок знаменитый параграф, посредством которого герцога вынудили заявить, "что если французы не согласятся сложить оружие и признать своим королем Людовика XVI, он сожжет Париж и предаст смерти каждого десятого человека из населения города". Заметив после обнародования манифеста добавленный туда параграф, герцог обратился к королю с просьбой об отставке, однако король не пожелал ее принять и до такой степени унижался перед герцогом, что лишил его возможности настаивать на решении, способном опорочить в глазах общества честь дела, которому он поклялся достойно служить».
Что представлял собой герцог Брауншвейгский? Что представлял собой человек, в руках которого находилась судьба короля и дружественной ему коалиции?
Герцог Брауншвейгский и сам был владетельным государем, носившим свою маленькую закрытую корону среди больших королевских и императорских корон, чьей вооруженной рукой он служил; он был стар, многое знал и, как все те, кто многое знает, во всем сомневался.
Правда, существовало божество, к которому он питал полное доверие; этим божеством было сладострастие, которое он ставил между его верховным жрецом и его верховной жрицей, Леопольдом II и Екатериной II: Леопольд II погиб от него, а Екатерина II, казалось, напротив черпала в нем свои силы.
При всей своей учености герцог Брауншвейгский не знал одного чисто материального, чисто физического факта: женщинам придает жизни как раз то, что убивает мужчин.
Он оставался смелым, находчивым, опытным, но его мозг ослабел и воля, эта Минерва, которая должна была выйти оттуда во всеоружии, умерла, а точнее агонизировала там, не успев появиться на свет.
Он заявил, говоря о походе во Францию: «Это будет военная прогулка», и на эту военную прогулку напросился Фридрих Вильгельм, пригласив на нее
герцогов и князей, которые и по сей день не знают, подлинные они государи или всего лишь крупные вассалы Пруссии или Священной Римской империи.
В числе этих государей находился и герцог Веймарский; подобно герцогу Брауншвейгскому, он имел честь вести вслед за собой короля, короля мысли, правда, но зато знавшего, что он зависит лишь от Бога.
Речь идет о Гёте, который посреди всей этой военной обстановки, посреди всего этого ратного шума сочинял тот катехизис сомнения, что носит название «Фауст», творение слабое и бессвязное по композиции, но восхитительное по своим деталям.