Ну я пошел, Марья Никитична! крикнул я, надевая куртку.
Подожди, Алеша. Она вышла в коридор. Присядь-ка.
Мы вернулись в комнату, и я приготовился терпеливо выслушать, что мне скажет старушка. Она все не начинала, разглаживала платье на коленях.
Я уже старая, заговорила наконец. У меня одна забота Леночка. Что ж с ней будет, ведь у сына ветер в голове? Все сижу и думаю: куда она пойдет, что с ней станет? Страшно становится, Алеша. Ты-то что скажешь?
Может быть, ему полечиться? проговорил я. Мне всегда не по себе становится от таких разговоров. Я стараюсь не заглядывать в будущее, без толку, все равно ничего не разглядишь. Но я ее хорошо понимал и от этого еще больше конфузился.
Да не хочет. Как бес тянет в пропасть. Леночку и так в школе дразнят за родителей. А мать и того хуже, совсем спилась.
Я там наведу порядок, в школе, промямлил я, не зная, куда деть руки, ноги и ерзая на стуле.
Ты ее не оставляй одну, попросила Марья Никитична. Обещаешь? Приходи почаще. Даже если денег не будет.
Хорошо, сказал я, косясь на часы. Мне пора, Марья Никитична.
Она вдруг как-то уронила лицо в ладони и заплакала. Сначала я даже не понял, что с ней, потому что тихо было, только плечи слегка содрогались. Я не представлял, что мне сделать, чтобы она успокоилась.
Иди! махнула она рукой.
И я ушел, тихонько закрыв за собой дверь. Пока я ехал в училище, на душе скребли кошки и было тоскливо и совестно за всех, спешащих и толкавшихся вместе со мною в метро. Словно на каждом из них лежит и еще много раз ляжет вина за всех брошенных, искалеченных, несчастных детей. На переходе я увидел девочку лет семи, в рваном пальто, сидящую на ступеньках. На шее у нее висел лист бумаги, на котором детским корявым почерком, большими буквами было написано: «Помогите, люди добрые! Мама очень больна». Но «добрые люди» пробегали мимо, а она смотрела пустым взглядом на мелькающие перед ней ноги. Я почему-то представил на ее месте Леночку, которая вот так же равнодушно сидит, сжав губы, нахмурясь, потеряв свое оживление, прелесть да и саму юность в этом грохоте вагонов и топоте башмаков. У меня просто кулаки сжались. Кого надо убить за такое детство? Если бы мне сейчас показали этого главного виновника, я бы, наверное, так и поступил.
В училище я столкнулся нос к носу с Димычем, моим соседом по комнате в общежитии. Мы поболтали о том о сем, и в числе последних новостей я узнал, что ночью Тимур это младший брат Аслана избил одного новенького, первокурсника, да так, что того увезли в больницу. Сломана челюсть и сотрясение мозга. Из всего Асланова семейства Тимур самый злобный и подлый. Бьет исподтишка, когда ты не готов или когда спиной повернешься. Вообще Аслановы братья и родственники уже расселились по всему третьему этажу. Придет время, все общежитие купят, обнесут его земляным валом, бойницами, выставят в них пулеметы и заживут, как в неприступной крепости. Но мне до всего до этого дела нет.
Чуть не забыл, сказал Димыч. Тебя с утра Петруха искал.
Он всегда такой самое главное прибережет напоследок.
Я быстренько спустился в спортивный зал. Петруха это наш преподаватель по физической подготовке, Петр Степанович. Со мной он персонально занимался по кикбоксингу, считал, что с моей реакцией, взрывной скоростью и фиксацией удара я далеко пойду. «Но техника на уровне Твери», любил повторять он.
В его каморке сидел еще один человек, бородатый, толстый и в черной шляпе. Мне он сразу не понравился.
Вот этот
паренек, сказал Петр Степанович.
Толстяк посмотрел на меня и фальшиво заулыбался.
А выглядит хорошо, сказал он. Смотрится. Слушай, дружок, есть шанс подзаработать.
Я вам не «дружок», хмуро сказал я. У меня это слово в печенках сидит.
Ну-ну, не будем ссориться раньше времени. Я вот что предлагаю. Бой по кикбоксингу. Десять раундов. Контактных. В ночное время. Если победишь, можешь получить до миллиона. В зависимости от ставок. Проиграешь тысяч триста. Он повернулся к Петру Степановичу и кивнул в мою сторону: Бабы на него будут ставить, такие им нравятся, свеженькие. Но Петруха смотрел куда-то в окно, заинтересовавшись дребезжащим трамваем.
Постой-ка, забеспокоился толстяк. А ты действительно такой чемпион или прикидываешься? Растяжку хоть сможешь сделать?
Попробую, скромно произнес я и, развернувшись к нему спиной, не глядя, левой пяткой сбил его шляпу. Она покружилась под потолком и упала Петру Степановичу на колени.
Вот черт! охнул толстяк. Ловко. Он нагнулся за шляпой и снова напялил ее на свою лысину. Ну так как, согласен? Деньги наличными. Могу аванс дать.
А вы что скажете, Петр Степанович? спросил я.
Решай сам. Он нарочно зевнул. Я тебе не мать родная.
А можно, я подумаю?
Подумай, согласился толстяк. Только скорее. До вторника мне нужно пары составить.
Я сказал, что «подумаю», лишь бы отвязаться от него. На самом деле я не собирался принимать участие в этой затее. У нас в Твери тоже устраивались такие гладиаторские бои, на поляне, за городом. Потом кости мешками собирали. Тут чем больше крови, тем больше визга и денег. А богатые дамочки такие зрелища любят, знаю. Нет, спасибо за угощение, уже наелся.