Таверна осталась позади. Дорога петляла среди оливковых деревьев. Едва мы скрылись из виду, волшебник остановил и своего коня, и моего тоже.
Он склонился в седле и отвесил мне крепкий подзатыльник, потом отобрал узелок с обедом, который я приспособил к какой-то пряжке на седле.
Эй! возмущенно заорал я. Это дали мне!
Не хватало только, чтобы ты трепался с каждым трактирщиком отсюда и до самых гор.
Трактирщику я не сказал ни слова, обиженно возразил я, потирая шишку на том месте, куда пришлось его увесистое кольцо с печаткой. Ни единого слова. Только проявил вежливость к хозяйке.
Волшебник снова занес руку, но я ловко увернулся.
Оставь свою вежливость при себе, рявкнул он. И ни с кем не болтай, понял?
Ладно, ладно. Обед хоть вернете?
Не вернул. Сказал, мы пообедаем позже. Еще целый час я дулся. Вперил взгляд в седло и не обращал внимания на проплывавшие мимо пейзажи что я, луковых грядок не видел? Наконец мы добрались до поля, где убирали урожай. Сладковатый пряный запах разбудил мне желудок. Я выпрямился, осмотрелся и окликнул волшебника:
Эй! Есть хочу.
Он меня словно не услышал, но я все равно решил: хватит дуться. Обед от этого не приблизится, да к тому же ссутуленная над седлом шея уже начала побаливать. Я достал из кармана апельсин и стал чистить, бросая корки на дорогу. Первое время за городом я чувствовал себя как букашка посреди скатерти. Теперь же мир стал смыкаться на более уютный манер. Дорога то медленно карабкалась в горку, то спускалась в распадок. Мы постепенно поднимались на холмы, за которыми нас терпеливо поджидали горы. Поля становились меньше, их обрамляли оливковые деревья, способные расти там, где никакого другого урожая не соберешь. Разрозненные рощицы смыкались все теснее, пока не слились в единый лес, мерцавший серебристо-серой листвой. Интересно, как крестьяне различают, где кончаются их владения и начинаются чужие.
Там и правда было не так уж плохо?
Где?
В тюрьме.
Я вспомнил, о чем говорил трактирщице, долго внимательно всматривался в Софоса, с удобством восседавшего верхом на своей породистой кобыле.
Хуже некуда, с прочувствованной искренностью ответил я. Ничего ужаснее, чем та тюрьма, не случалось со мной за всю мою жизнь.
В его взгляде читалось: по его мнению, со мной всю жизнь только и случались происшествия одно другого ужаснее.
Он что-то хмыкнул и, слегка пришпорив лошадь, выдвинулся вперед, подальше от меня.
Поль по-прежнему держался рядом со мной. Я украдкой покосился на него через плечо и наткнулся на каменный взгляд. Съел апельсин и стал прислушиваться к разговору волшебника с Софосом и Амбиадесом. Он их о чем-то расспрашивал. Велел Софосу рассказать о характерных признаках эвкалиптовых деревьев. Софос долго рассуждал о том, о сем, вспоминал, плодоносят они или нет. Я почти ничего не уловил из его рассказа, но, видимо, он отвечал правильно, потому что
волшебник сообщил, что доволен. Амбиадес с оливковыми деревьями показал себя гораздо хуже, и волшебник остался недоволен. Амбиадес на лошади слегка отстранился от волшебника, и я понял, что тычки по голове увесистой печаткой были здесь делом обычным. Волшебник потребовал правильный ответ у Софоса, и тот его дал, явно стыдясь за старшего приятеля.
Видишь, Амбиадес? Софос слушал меня гораздо внимательнее. Не хочешь ли высказать догадку, почему видоописание такого рода имеет большое значение?
Что-то не хочется, отозвался Амбиадес.
Все равно попробуй.
Наверное, для того чтобы знать, где какие деревья сажать.
Продолжай.
Но Амбиадес больше ничего не смог придумать.
Софос постарался прийти ему на помощь:
Если увидишь новое дерево и оно будет точь-в-точь похоже на оливу, то сразу поймешь, можно ли есть плоды с него.
Если оно выглядит точь-в-точь как оливковое дерево, значит, это и есть олива, огрызнулся Амбиадес. Я привстал на одном стремени и подался вперед, насколько мог. Хотелось посмотреть, зальется ли краской Софос. Так и есть. Покраснел.
При этом, указал волшебник, если ты, Амбиадес, не можешь подробно описать оливковое дерево, то, увидев его, можешь и не узнать. Так?
Я привстал на другом стремени. Теперь покраснел Амбиадес. Да еще и насупился.
Теперь проделаем то же самое со смоковницами, продолжил волшебник.
Амбиадес стал наугад блуждать и по этому видоописанию, и я потерял интерес. Усталость одолевала, я съел второй апельсин.
До Эвизы оставалось еще далеко, а я уже выбился из сил. Без конца ныл, говорил, что больше не могу, но никто меня словно не слышал. А еще я проголодался. Сказал волшебнику, что, если мне не дадут поесть, я умру от голода прямо в седле, и он наконец с неохотой развязал выданный мне узелок. Но потребовал, чтобы я разделил его поровну с Амбиадесом и Софосом, не внимая моим заявлениям о том, что они не успели проголодаться столь же сильно, как я.
Амбиадес благородно отдал мне часть своей порции, но сделал это так, что я невольно ощетинился.
Мы пришли в Эвизу ближе к вечеру. Волшебник ворчал, что мы движемся медленнее, чем следовало бы. Он не учел моего виртуозного умения обращаться с лошадьми.