Там же написано, причем, у всех конкурсантов написано, что те, кто войдет в десятку лучших, обязаны совершить двухмесячную гастрольную поездку по стране. Пятьдесят процентов от сбора оргкомитету конкурса, то есть Владимиру Захарычу, тридцать министерству культуры и двадцать певцам, музыкантам, ну, тем, кто войдет в десятку. Там, правда, есть одно исключение. Но только для победителя конкурса
Санька чуть не матюгнулся вслух на Андрея. Оказывается, вхождение в десятку лучших оборачивалось двухмесячной барщиной на дядю Буйноса. Дорога к славе и известности шла через шестьдесят суток рабства. Он представил, с каким бешеным потовыжимательным графиком повезут их по стране, но Нина оборвала его мысли.
Впрочем, если дела у нас пойдут так и дальше, то ваша группа, как минимум, попадет в десятку, печально сказала она.
Почему? не понял Санька ее грусть.
Сегодня вечером еще две группы и один певец заявили об отказе от участия в конкурсе.
А чем они это ну, обосновывали?
Ничем. Просто позвонили в оргкомитет и сообщили, что уезжают утренним поездом.
Две группы это те, что в одном номере с кавказцем жили? С этим Джиоевым? еле вспомнил он фамилию.
Нет, вздохнула она, это уже другие две группы. Из нижней части списка. Последними записались, первыми уехали.
Скомканная обертка мороженого все, что осталось от сладкого сгустка сливок и сахара полетела в урну.
И как только она исчезла, Нина неожиданно сказала что-то не своим, более тонким голоском, и он недоуменно посмотрел на нее. Посмотрел
А что, незаметно?
Ну, а пацаны ваши, роллеры, они что, не видели?
Он позвал меня за деревья. Он почему-то решил, что это я навела тебя на него.
Где мне его найти? вопросом выстрелил Санька.
Чтоб он опять ко мне разбираться пришел?
Так ты знаешь, где он живет?
Ничего я не знаю.
Нет, знаешь! впился он в нее взглядом.
Она вяло отвела глаза в сторону, подвигала по-лыжному своими валенками-ботинками. Сейчас они уже казались даже не валенками, а гирями, прикрепленными на ноги баклями-застежками.
Так где он живет?
Я правда не знаю Один пацан тут есть. Он увидел синяк и спросил Я не говорила, а он все понял Я, говорит, Ковбою сам все скажу
Где этот пацан? встрепенулся Санька.
Игла под сердцем надломилась. Все, что он ощущал до этого, будто отнесло от него прочь налетевшим с моря вечерним бризом.
Вон. Купается, кивнула на берег Маша. Только про меня ничего не говори. Ладно?
КУРОРТЫ ПО НОЧАМ НЕ СПЯТ
Ночью сон приходил трудно. Скрипели старыми телегами кровати, вздыхал то один, то другой угол, и, как назло, в духоту номера ввинчивались комариные песни.
Схватка за территорию закончилась тем, что Андрей все-таки зажег свет, разогнав комаров по стенам и потолку, закрыл наглухо окно и с методичностью серийного убийцы уложил всех крылатых зверей по обоям и желтой побелке.
Через час в душной кромешной тьме четверо уже храпели с такой старательностью, будто им за это заплатили. Санька прослушал минут десять их композицию, в которой самым озорным было посвистывание Виталия в розетку, и понял, что пора.
На улице его, уже одетого, встретили жужжащие братья погибших в номере и закружили над Санькой с яростью истребителей, которым приказали или умереть, или отомстить за своих. Он протащил их за собой шлейфом через ночной, постанывающий в снах Приморск, на виду у комаров перелез через забор, постоял у приоткрытого окна одноэтажного частного дома, дал себя все-таки разок укусить и только после этого перебрался через подоконник.
Комната была по-южному маленькой. Дома Приморска словно бы специально строили с такими крохотными комнатками, чтобы жители как можно сильнее страдали от духоты. Это неплохо согласовывалось с чисто русским умением страдать.
Тощий пацан спал на узкой кровати с панцирной сеткой. Никелированные дуги блестели, будто запотевшие. На стуле у ног пацана лежал джинсовый комок: штаны, безрукавка, бейсболка. Под стулом, словно под крышей, прятались от комаров пудовые ботинки с колесиками.
Санька взял со стула бейсболку, повернул ее козырьком к лунному свету и прочел то, что и ожидал прочесть: «Dallas». Смахнув на пол остальную джинсовую свалку, он сел на стул и посмотрел влево.
Глаза уже привыкли к полумраку, разбавленному слабым лунным светом, и рассмотрели плотно прикрытую дверь, двухстворчатый шкаф в углу, музыкальный центр на столике, горку кассет и дисков. На стене над кроватью ковром висели плакаты и фотографии. Артисты, спортсмены, музыканты, машины, мотоциклы. Ночью они смотрелись единой абстрактной картиной. До такого сюжета еще не додумался никто на земле.
Плечо пацана под Санькиными пальцами оказалось липким, будто закатанным клеем. Он толкнул его разок, послушал тишину и снова толкнул. Возникло ощущение, что он пытался разбудить не пацана, а тишину.
Получилось. Тишина вздохнула, скрипнула ржавыми петлями и рывком села на койке.
Не дрыгайся, безразличным голосом посоветовал Санька. Под окном мои люди.
Ты ты кто ты?
У парня был чудный запах изо рта. Как только он появился, перестали жужжать комары.
Портвейн, что ли, любишь? спросил Санька.