Коста возвращался обратно, когда знакомое до мурашек чувство заставило его замереть. В катакомбах не так много звуков мерные капли воды, шорох шагов, эхо разговоров вдали, и шелест.
Ицокот. И скрежет, когда чем-то острым задевают по камням.
Твари! Но они же прошли уровень, заперли и закрыли! И сир Блау на другом конце, совсем на другом конце уровня!
Коста сглотнул и побежал. Поворот, второй, сорок шагов, пятнадцать, десять и сфера силы перегораживала уровень прямо посередине коридора!
Они активировали формацию! Но он же тут, а они там, а твари тут!
мерный неторопливый цокот когтей по полу раздался где-то во тьме коридора палочку света он выронил ещё на первом повороте..
Сердце Косты билось прямо в горле, часто-часто, как птичка. Он замер, не дыша, в полной темноте ощущая только влажность ледяной стены под пальцами. И весь превратился в слухцокот то отдалялся, то приближался
Соберись! Контроль! голос наставника эхом звучал в голове.
Созерцание. Мать вашу Великий. Созерцание.
Не дыши, не излучай, не думай. Не будь. Коста запустил пальцы в мох, стараясь впечататься в стену.
Не быть. Не быть. Я мох, я камень, я гора, я сталактит
ему показалось, что цокот приближается
И что-то внутри Косты взбунтовалось та часть, которая заставляла его делать совершенно неправильные поступки и хотеть неправильных вещей, та часть, после прихода которой его его глаза краснели от крови та часть, за которую его постоянно стыдил Наставник Хо.
Ему хотелось оскалить зубы и зарычать в темноту, тихо поскуливая от страха на одной протяжной ноте.
Соберись, щенок! Контроль! раздраженный голос наставника Хо звучал в голове.
Не дыши, не излучай, не думай. Не будь. Растворись. Коста прижался щекой к стене и выровнял дыхание.
Не быть. Не быть. Не быть. Я мох, я камень, я гора, я сталактит
Его так и нашли. Почти вмерзшего в стену.
Сколько мгновений он так простоял Коста не помнил, до тех пор, пока на этот конец уровня не вернулась первая часть отряда во главе со Старшими и формацию, которую в страхе активировали маги, не сняли.
Как ему потом сказали уровень чист, так бывает. Одна из тварей забралась в нишу там был лаз на другой уровень, который непременно теперь нужно нанести на карту. Маги отводили глаза активировать формацию, чтобы перекрыть уровень в случае опасности и защитить отряд это тоже одно из правил сира.
А потом его хлопали по застывшим плечам.
Малец выжилглядишь ты, выжил
Молодец, молодец
Поставь свечку Великому за вторую жизнь
А хмурый почти до черноты Наставник Хо, растолкал улыбающихся
парней, накинул на плечи теплый плащ и по одному разжал пальцы, чтобы вытащить свитки карт, которые он так и не выпустил из рук.
И тем вечером ему первый раз налили пол пиалы. Самого крепкого и чистейшего самогона.
***
Восьмая декада с момента начала зачистки
После седьмого спуска Коста не говорил два дня просто не мог. И ещё декаду заикался.
А после восьмого спуска Коста начал видеть сны, от которых простынь поутру становилась мокрой от пота темное марево коридоров, желтые светящиеся глаза-блюдца с тонким зрачком, скрежет когтей по камню и спасительная литера «V» на стенах Вэйлиент Блау. Уровень чист. Литера «V» ровно два росчерка в скальных породах, одно плетение и два штриха силой лично для него значила только одно жизнь.
Ещё один день он увидит небо.
Сир Блау проходил уровень, отгоняя тварей, заставляя тварей спускаться все ниже и ниже в катакомбы, опечатывал уровень за уровнем и чертил V на стенах. И уставал. Складки на лбу становились все глубже и глубже, борода топорщилась от влажности и сырости, глаза смотрели устало, а сила все неохотнее вспыхивала на кончиках пальцев.
И Коста с ужасом думал, что будет, если силы не хватит. Если сила заклинателя Мастера Блау иссякнет раньше, чем они выполнят контракт минус десять уровней вниз, начиная с десятого именно такое условие выставил город.
Чтобы отвлечься он делал то единственное, что умел лучше всего рисовал.
Рисовал, как никогда раньше. Бешено, подстегнутый дыханием смерти в спину, ведомый странным внутренним чувством не успеть, не закончить, не создать. Рисовал на пергаменте и свитках, рисовал в альбоме, который ему подарили в отряде на третий спуск, рисовал на стенах, столе и скатерти в таверне.
Рисовал сталактиты, рисовал прожилки на камнях, рисовал ночные костры, звезды и птиц, рисовал желтые блестящие глаза тварей как плошки и блюдца, рисовал кривую усмешку сира Вейлиента и улыбку пухлой жрицы Нимы, которая была по-матерински добра к нему и гладила по голове, рисовал все, что мог ухватить.
Как будто слепок мира в бумаге позволил ему хоть чуть-чуть управлять действительностью. Поймать момент, заключив в стазис рисунка, захватить в клетку, сделать своим тот кусочек мира, который он мог удержать, и чем больше становилось рисунков, тем спокойнее становился Коста.
***
Почти все время отдыха после пятого спуска, свободное от собирания общей карты, Коста начал проводить в пекарне. Торчал там, прекрасно зная, что ему особо не рады хмурая мистрис не гнала его, но и не поощряла, запрещая дочери болтать во время работы.