настолько глуп, что не догадывается, зачем его таскали в клан Хэсау, зачем показывали их клановым целителям, и зачем потратили фениксы за два заказа, на которые они могли купить дрова на декаду за простой визит. Коста не дурак.
Отец. Из Хэсау.
Блау выругался низко, грязно и витиевато.
Ты притащил отморозка в мой отряд? Не способного себя контролировать? Их дети выходят из себя от любой вспышки, ты знаешь, почему совет хочет закрыть их там? Знаешь! И ты притащил гнилого Хэсау в мой отряд?! Этого не будет, грохот кулака по столу оглушил.
Я готов поклясться жизнью Вэйлиент, жизнью, голос Наставника стал тверже куска сухой туши. Что мальчик справится. От них у него только упрямство и смелость. Он давно не Хэсау, он мой!
«Мой» слово зажгло в груди Косты маленькое теплое солнце. И Наставник врал. Всплески случались не раз и не два за зиму, когда у него мутнело в глазах и он не помнил, что творил. Но становились всё короче и реже. Мало кому понравится спать на улице и получать розгами.
Я учил его контролю десять зим, у него неполный второй круг и почти нет сил, чтобы устраивать всплески.
Неполный второй? Бездарная посредственность!
Коста вжал голову в плечи и свернулся клубком на ступеньке, закрыв уши руками.
Гнилой. Посредственность. Бездарный. Безродный.
Посредственность с практически абсолютной памятью, сухо возразил Наставник. Твердой рукой, метким глазом. Посредственность, которая с одного раза способна запомнить каждый поворот и развилку в твоих катакомбах и нарисовать карту. Даже, если тварь будет дышать в затылок, он закончит работу. Ты предпочел бы видеть внизу изнеженного живописца? Или тебе нужен тот, кто сможет рисовать почти в полной темноте, в мороз и сырость? Жизнью клянусь, Вэй, малец справитсяя в него верю больше, чем в себя.
Серебристая вспышка клятвы озарила стол.
Коста молчал. Молчал сир Блау. Молчал Наставник. Трещали в камине дрова. Текли мгновения.
ограничения, как для молодых Хэсау ставить не пришлось источник был уже поврежден, Прорыв или продолжил мастер едва слышно. Его мать, кем бы она не была пережить прорыв не пришлось, если сложить возраст я искал. Так малец и остался И когда приполз кожа да кости были, сплошные кости, мастер Хо вздохнул. Ты спрашивал, почему имя не наше? Потому что «кости». Он не говорил, а я так и звал его сначала «кости» ползите сюда, «кости» принеси кисть а этот так и решил, что его зовут «кости». Вот и стал Кост.
Коста покраснел. Эту историю в разных интерпретациях он уже слышал не единожды, но каждый раз почему то испытывал мучительный стыд от картинки перед глазами «кости, кости, кости» ползи сюда
Так и осталсяАхахахах, низкий раскатистый смех господина разорвал тишину. Ахахахаха «кости, кости Хэсау» у меня в отряде «кости Хэсау» Великий знает, как пошутить Ахахахаха
Коста слушал. Всем телом. Ушами, заледевшей спиной, крепко сцепленными в замок пальцами до боли, слушал, пропуская через себя басовитый звук хохота господина, от которого сейчас зависела их жизнь. Чего больше в этом смехе одобрения или
Да будет так, пройдоха, видит Великий! Ты дал слово! Если что, под землей останешься и ты, и «кости Хэсау»!
Ноги затекли и Коста перенес вес в бок ступенька предательски скрипнула под ногами и он нырнул ещё глубже в непроглядную тень.
слышал?
Что?
малец точно спит?
Коста задержал дыхание.
Проспит до утра, почти полфиала выпил. А снаружи твоя охрана, Наставник Хо пьяно икнул. И ты слишком напряжен, Вэй
Заболеет выкину, мне внизу больные не нужны.
Побойся Великого, Вэй как будто ты специально ищешь способ не возвращать долги.
Заткнись, Хо!
Коста на четвереньках, стараясь распределять вес равномерно, пополз наверх. В комнате он раздвинул ставни, набрал полную пригоршню снега с крыши, примял и жадно сунул шарик в рот за щеку, млея.
Попить он попьет утром. Сейчас можно заесть жажду снегом не в первой.
Сон не шел, и Коста аккуратно, стараясь беречь потрепанные застежки развернул тубус, вытаскивая свернутые трубочкой пергаменты старые, накопившиеся за время обучения, стянутые полоской тряпки, и новые появившиеся за время пути в Керн.
Пики Лирнейских тонкими мазками черной туши, летящие в небе облака, горные орланы, цепь горных плато, лежащая внизу кольцом, как хвост дракона, лошади, обозники, сани, улетевшие с дороги, смеющаяся младшая дочь торговца, смущенная дочь торговца, спящая дочь торговца Коста довольно цокнул языком девчонка выпросила у него пару рисунков, хотя наставник сказал посредственно,
как всегда.
Посредственно Коста перевернул пергамент с рисунком саней два мешка риса, два мешка соли, два круга канатной бечевы, три бутыля смазка на обратной стороне кривым почерком, перемежавшиеся закорючками, торговец помечал запасы. Эти использованные ненужные свитки, более толстые, чем хорошая бумага для рисования и письма, ему отдали просто так, когда заметили, что он раз за разом рисует водой на последнем оставшемся чистом листе.
Отказываться Коста не стал, и говорить, что все каллиграфы первые штрихи ведут чистой водой и разрабатывают кисть и пальцы. Он поблагодарил и всю дорогу наслаждался, стараясь запечатлеть в росчерке туши то, что видел и как видел.