Чего вы добиваетесь, Купплер? вступил Хаммерштейн. Приостановки выхода газеты? Или, того хуже, ее закрытия? Вы что, совсем разум потеряли, если вздумали читать мораль активистам национал-социалистического движения при исполнении?
Андреас на миг остолбенел удар был слишком неожиданным. Наконец он едва слышно пробормотал:
О чем вы говорите?
Ему надо было выиграть время, преодолеть шок, понять расклад сил и ставки. Пока он висел на канатах, Хаммерштейн постарался его нокаутировать:
Разве вчера у вас был не выходной? За каким чертом около одиннадцати вечера вы потащились на площадь Оперы? О том, что там будут сжигать книги, было объявлено давным-давно!
Я что, не имел на это права?
При чем здесь право? Плевать я хотел на ваше право!
В чем меня обвиняют?
Не прикидывайтесь простаком!
Я хотел бы понять, в чем суть ваших претензий. В чем конкретно.
Вы совершили грубую ошибку, когда, выставив напоказ свою тоску по Веймарской республике, отправились туда, где разыгрывалось одно из ключевых действий Великого поворота! А если бы вас там заметили представители власти? Или вам не терпелось кого-то удивить своей позой оскорбленного поборника справедливости?
Кто вам сказал, что вчера вечером я был на площади Оперы?
Один из ваших коллег. Он-то отправился туда по заданию редакции, чтобы сделать репортаж. Он видел, как вы строго отчитывали штурмовика, который просто исполнял свой долг.
При слове «долг» выхолощенном, затертом Андреас пришел в себя. Кровь ударила ему в голову:
Вы имеете в виду штурмовика, который явился помогать хулиганам и пироманам уничтожать наше культурное наследие? Значит, так вы понимаете долг и ответственность? По-моему, это у вас проблемы И потом, разве я не имею права ходить куда хочу, когда я не на работе? И делать что хочу? За кого вы меня принимаете? За монаха-воина? Так вот, знайте, что я на это не подписывался.
Хаммерштейн ненадолго растерялся. Он понял, что должен нанести решающий удар, иначе от его авторитета ничего не останется.
Мне казалось, начал он, что еще в прошлом месяце я все вам четко объяснил. Пока вы здесь работаете, ограничьте свои интересы спортом и не изображайте из себя белого рыцаря. Я самым настоятельным образом требую, чтобы вы не вмешивались в политику. Даже в выходные. Да, вы круглые сутки, ночью и днем, в любое время, несете, как и все мы, ответственность за лицо газеты. И не надейтесь, что вам удастся увильнуть!
Андреас не нашел ничего лучше, чем жалким голосом спросить:
Кто делал репортаж?
Ответ не заставил себя ждать. Хаммерштейн стукнул кулаком по столу Беккера:
Купплер, прекратите задавать глупые вопросы! И не рассчитывайте, что я отдам вам на съедение этого коллегу. Зато будьте уверены, что я глаз с вас не спущу! Я не позволю вам вносить сумятицу в наши ряды и вредить газете! А свои дурацкие идеи засуньте себе
Ральф Беккер, почуяв, что ситуация выходит из-под контроля, решительно перебил главного редактора и обратился к Андреасу. Он говорил спокойно и вкрадчиво, стараясь хоть немного смягчить эффект ледяного душа, каким обдал журналиста Хаммерштейн.
Разумеется, учитывая высокое качество ваших материалов и превосходное отношение к вам наших читателей, я попросил ни о чем не сообщать в гестапо. И сейчас, в присутствии вашего непосредственного руководителя, я подтверждаю, что готов по-прежнему вам доверять, но при одном условии. У вас больше нет права на ошибку. Считайте, что мы берем вас на испытательный срок. Бессрочный. И поймите уже: мы не потерпим повторения инцидентов подобного рода. И прикрывать вас больше не станем.
Беккер немного помолчал, как будто колебался, прежде чем вынести окончательный
приговор:
Я испытываю к вам не только уважение, но и симпатию и потому буду с вами предельно откровенным. Если вы еще раз позволите себе выразить недовольство режимом и ценностями, которые он воплощает, долг и верность вождю нации потребуют от нас вас выдать э-э я имею в виду, подать заявление в соответствующие органы тайной полиции.
Хаммерштейн решил, что пора и ему вставить словечко.
А эти ребята умеют допрашивать, веско проговорил он и снова обжег Андреаса злобным взглядом. Они с вами быстро разберутся.
Беккер, избравший тактику подыгрывать и нашим и вашим, попытался немного сгладить резкость главного редактора.
Ну, пока до этого не дошло, сказал он, хотя Если вы утратите осторожность или возникнут сомнения в вашей лояльности Одним словом, если вас заподозрят в отсутствии патриотизма, именно этим все и кончится. Вы уже не в первый раз позволяете себе подобные шалости. Помните про ценности рейха, Андреас. Вы обязаны их разделять, нравится вам это или нет. И лучше, если вы научитесь проявлять рвение и энтузиазм. Вот увидите, потом все наладится. Вы станете правильным немцем. Да, именно так: хорошим и правильным немцем.
На всем протяжении этого разговора Андреас наблюдал за Хаммерштейном. Главный редактор круглый год ходил простуженным и постоянно сморкался, чихал и хлюпал носом. Он носил усы щеточкой «коврик для соплей», как однажды пошутил про себя Андреас, усиливающие его внешнее сходство с канцлером Адольфом Гитлером. Интересно, подумалось Андреасу, теперь все мелкие шишки, все эти недофюреры, начнут, повинуясь сервильному стадному чувству, отращивать себе сапожные щетки под носом? И этот атрибут мужественности, как они его понимают, станет таким же нацистским символом, как свастика и руна Совило?