Святой выкрикивает маты вперемешку с проклятиями. О да! Вот для чего мы все и собрались.
Я поторапливаю Шустрого, покрутив ладонью. Тот, поджав хвост, подчиняется. Уже спустя минуту заводит мне в гараж Стеффи. Я невольно улыбаюсь. До чего сладкая! Я чую её страх, и звери в моей голове ревут, как в былые времена. Есть в этом что-то ненормальное, наверное. Иначе почему мне так нравится, когда она боится?
Святой взрывается, стоит мне приблизиться к Стеффи.
Я же сказал, что всё сделаю! Отойди от неё нахрен и разговаривай со мной!
Просто музыка для ушей. Но ещё больше меня будоражит реакция Стеффи. Сжимается вся, напрягается, а всё равно упрямо вздёргивает подбородок, бросая мне очередной вызов. И я принимаю.
Я знаю, что сейчас могу сделать с ней что угодно. Да хотя бы даже трахнуть её на диване на глазах у Святого. На миг думаю, что это и сделаю.
Ты должен порадоваться, Святой, что взял с собой Стеффи. Я отщёлкиваю окурок в бочку с огнём и обнимаю девчонку сзади, втягивая фруктово-сладкий аромат её волос. Святой роняет очередной мат в мою сторону. Нет, Рус, серьёзно. Если бы не эта малышка, здесь бы стоял наш Агатик.
Я наношу второй удар. Да, нечестный, но не насрать ли мне? Насрать, конечно. Если он считает, что я могу навредить Агате, то не стану его в этом разубеждать.
Что ты хочешь от меня? спрашивает Святой без прежнего запала. Он начинает ломаться. Скажи уже, мать твою. Я всё сделаю.
Пацаны, столпившиеся в круг, заражаются моим весельем. Кто-то выкрикивает:
Раздевай!
А мне дважды предлагать не надо. Я сам до одури хочу напугать Стеффи ещё больше. Может, реально трахнуть её? Но я решаю начать с прелюдии. Медленно расстёгиваю молнию на её пуховике, наблюдая за эмоциями Святого. Даже не знаю,
кто из этих двоих тащит меня больше.
Видишь ли, сейчас ты можешь многое пообещать, говорю я, глядя в глаза Святому. Под пуховиком у Стеффи оказывается джинсовая рубашка на пуговицах. Сука, ну эта девочка рождена для того, чтобы её раздевать. Она даже одевается в такую одежду, которую нужно расстёгивать и томиться в ожидании, распаляться сильнее. Я чувствую, как она вздрагивает каждый раз, когда я дотрагиваюсь до её обнажённой кожи холодными пальцами. Но пока я не верю ни единому слову.
Святой дёргается в нашу сторону, но парни быстро скручивают его, ставят на колени и пускают в ход нож. Док прижимает лезвие к его горлу. Ну не понимает этот товарищ по-хорошему. Серб показывает мне «окей», что, очевидно, означает, чтобы я продолжал.
Вот кто больной на голову. Я считаю Серба самым опасным среди знакомых мне старших. Он всегда говорит о себе в третьем лице, но по большей части молчит и наблюдает. Хрен разберёшь, что творится в его башке. Я однажды неудачно пошутил про его привычку выражаться «Серб то, Серб сё», а он и бровью не повёл. И когда я уже решил, что молчанием всё и кончится, Серб завалил меня со спины и пинал до тех пор, пока мир вокруг не разошёлся трещинами. Док меня тогда еле допёр до больнички. А на следующий день Серб, как ни в чём не бывало, пришёл меня проведать и припёр сетку апельсинов. Сказал, мол, батя мой «привет» передаёт. Ну не псих ли? По-моему, конченый.
Стеффи тихо всхлипывает, возвращая мои мысли к своему телу. Я просовываю руки ей под рубашку и сжимаю грудь поверх лифчика.
Когда я сниму с неё рубашку, ты снова мне пообещаешь, что сделаешь всё, о чём попрошу, говорю я Святому и оставляю на шее Стеффи влажный поцелуй, слегка прикусив тонкую кожу. Она поджимает плечи. Я рывком стаскиваю с неё рубашку. Но я всё ещё не поверю.
Пожалуйста, взмаливается Святой совершенно искренне. Что мне, блядь, сделать?!
Пойти со мной. Я отодвигаю край лифчика, оголяя маленькую грудь Стеффи на радость пацанам. Святой вновь пытается встать, да только каким бы дурным он ни был, но против нескольких крепких парней даже он не попрёт. И в те минуты, на деле всей моей жизни, я должен быть уверен, что ты не выкинешь никакой херни.
Не выкину, слышишь?! Я пойду и сделаю, что скажешь, только прекрати это!
Разумеется, Рус. Ведь мы же друзья. Правда? Я спускаю лифчик до живота и стискиваю Стеффи. Она выворачивается, но я сжимаю ещё крепче, вырывая у неё стон. Звери у меня в голове взревели. Точно не удержусь и трахну. Не прячься, Стеффи. Дай парням посмотреть.
Святой орёт вместе с моими зверями. А я смеюсь.
Вот видишь? Ты всё ещё не со мной, Рус. Ты всё ещё представляешь, как выстрелишь в меня, окажись в твоих руках пушка. Я одной рукой залезаю в джинсы Стеффи и оглаживаю поверх белья промежность. Доверие штука хрупкая. Я должен тебе доверять.
Я с тобой Всё. С тобой, слышишь? Сделаю что угодно.
Кажется, я буквально слышу треск, с каким лопается броня Святого. Слышу, как ломаются внутри него опоры. А я говорил ему: я всегда получаю то, что хочу. Не так, значит по-другому. Но всегда. Иначе Грех был бы не более, чем бутафорией. Лишь образом. Но я, блядь, не образ, а реальный кошмар.
Отпускаю рыдающую Стеффи и склоняюсь над Святым, приподнимаю пальцами за подбородок, заставляя смотреть в глаза.
Сделаешь, холодно говорю я, задавливая в себе жалость и что там ещё бывает к другу, когда ему больно? Мы вряд ли уже друзья. А были ли вообще когда-нибудь? Хороший вопрос. Подумаю об этом позже. Потому что будешь знать, Святой, что я не шучу. Если рыпнешься, весь отряд Серба пустит твою Стеффи по кругу. А когда Стеффи им надоест, они сделают то же самое с твоей сестрой. А ты будешь смотреть на это, понял? Святой лишь неразборчиво бормочет. Я улыбаюсь, наслаждаясь победой. Вот так-то. Ты не позвонишь тайком папаше или вот она, указываю на Стеффи, не позовёт своего мента. Потому что я. Ни хрена. Не шучу. Сука ты мажорская.