Собираясь с мыслями, Дадли несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Он не делился подробностями своего детства ни с кем: ни с школьным психологом (миссис Уотни и рассказывать ничего не требовалось, она сама волшебным образом всё узнавала и понимала), ни с учителями, ни со первыми приятелями, которые появились у Дадли лишь после поступления в Кингстонский университет. По затылку, спине побежали мурашки, а в ушах явственно, будто мать уже находилась здесь, в этом кабинете, зазвучал её голос пронзительный, вечно полный недовольства, предвещающий новое задание по дому, наказание или приказ убираться в чулан, потому что Дадли своим видом опять надоел замечательному Гарричке
Взаимоотношения? пробормотал он сквозь сжатые зубы. Да нет у нас на самом деле никаких взаимоотношений. По крови я у родителей единственный сын, но, сколько я помню, с нами всегда жил племянник матери. Мы ровесники, родители усыновили его официально. Его вроде как подбросили нам домой, когда мамина сестра, то есть, его мать и моя тётя, умерла.
Как это подбросили? Подбрасывают щенков или котят, но не людей.
Мать с отцом всегда говорили об этом именно так, а я не спрашивал. Мне вообще безопаснее было как можно меньше открывать рот.
Мистер Вестсон нахмурился, не понимая, а Дадли вновь горько вздохнул. Забыл он, что, рассказывая, нужно не проговориться, что Поттер чёртов волшебник. Кузен, конечно, и без колдовских сил был той ещё сволочью,
эгоистичной, завистливой и неуправляемой, но из-за его принадлежности к миру ненормальных магов вокруг семьи Дурслей происходили порой такие события, которые обычного человека шокировали бы до глубины души. Раньше, когда Дадли был младше, он даже верил, что родители боготворили племянника, потому что волшебники их заколдовали. Как в какой-нибудь сказке взмахнули волшебной палочкой, и вуаля, мистер и миссис Дурсль любят Гарри Поттера куда больше родного отпрыска. Дадли давно уже избавился от подобной иллюзии. Ему тем болезненнее было вспоминать отца с матерью и жизнь с ними, что они осознанно сделали выбор заботиться о племяннике, наплевав на сына.
Мистер Вестсон, для родителей главным был мой кузен, а не я. Я не жалуюсь, и я не эгоист, добавил он, видя, что мужчина готов что-то сказать, это замечательно, когда люди берут на воспитание детей-сирот. Но мои родители довели всё до крайности. Их не волновало, что со мной, им было важно исключительно счастье Гарри.
Кажется, Дадли было лет пять, когда он начал осознавать, что что-то неправильное происходило в их семье. Точно, только-только пять исполнилось, они с Поттером ещё не ходили в школу. До того его особо не беспокоило, что у кузена в изобилии имелись лучшие игрушки, самые красивые и яркие одёжки, а любое его требование исполнялось по первому же крику разговаривать спокойно и просить Поттер будто и не умел вовсе. Ну, доставались кузену новые вещички и сладости, ну, донашивал Дадли за ним одежду (сильно большую или безвозвратно испорченную) и ел не три раза в день, а реже, но так всегда у них было принято. Дадли думал, что иначе и не живут. Тем более, что, как любил повторять Дадли отец, по всяким важным бумажкам Гарри приходился ему самым что ни на есть настоящим братом, а им с матерью сыном. Лишь когда на Тисовую улицу переехал Пирс Полкисс с родителями, и оба младших Дурсля стали общаться с ним, Полкисс после нескольких дней знакомства без обиняков спросил:
Дадс, так это ты, что ли, приёмный?
Что означало «приёмный», Дадли тогда не знал, Гарри тоже, и Полкисс объяснил, как мог, но все втроём они так и не разобрались, почему же, если Дадли родной сын, а Гарри только племянник, всё лучшее достаётся ему. Полкисс несильно над этим вопросом заморачивался: они с Поттером быстро нашли общий язык и вскоре гоняли Дадли (с комплекцией Поттера это должно было быть трудно, но от азарта у кузена просыпались и ловкость, и проворство) на пару. Дадли же промучился, не зная, как подступиться к родителям с этим вопросом, несколько недель, а когда всё-таки отважился подойти к отцу, тот разозлился и надрал Дадли уши. Ещё сказал, что Дадли должен благодарить, что его кормят, поят и одевают, ведь ему, жалкому и никчёмному нытику, ничего в жизни не светит, это Поттер их с матерью единственная надежда на достойную старость. Было очень больно, обидно и страшно. Почему отец тогда ещё папа считал Дадли никчёмным и нытиком? Почему твёрдо верил, что он ничего не добьётся? Ответы на эти жуткие для любого ребёнка, осознававшего постепенно, что родители его не любят, вопросы пришли много позже, а в тот период он долго плакал ночами в подушку и думал, что лучше бы и вправду отец сказал, что Дадли им с матерью неродной.
С того дня жизнь медленно, но верно стала превращаться в ад. Дадли лишился собственной комнаты: она потребовалась кузену, чтобы хранить там старые, ненужные или сломанные игрушки и вещи. Почему-то, хотя у Поттера было практически всё, даже самые дорогостоящие новинки, он не желал расставаться ни с одной вещью из тех, которыми уже перестал пользоваться. Прежде машинки без колёс, кораблики с трещинами в корпусе или солдатики с погнутыми или отломанными конечностями иногда перепадали Дадли, но потом на кузена что-то нашло, и он наотрез отказался передавать своё старьё или выбрасывать. В итоге Дадли переселился в пыльный и крошечный чулан, с тоской вспоминая светлую спальню на втором этаже. Его нехитрые вещички легко уместились под лестницей, их и было-то немного: кузен жадничал вовсю и одежду, в которую, регулярно толстея, уже не влезал, пачкал или нарочно разрезал. А мать закрывала глаза, что у футболок, рубашек и штанов Дадли были неотстирываемые пятна или прорехи самых разных размеров, а обувь, перешедшая ему от кузена, грозилась в любой момент оставить подошву где-то на асфальте. Одежду за Поттером Дадли донашивал до тех пор, пока она буквально не разваливалась.