Они не глупые, любимый.
Вероятно, нет, он взял себя в руки и коснулся ее плеча. Прости меня, но эта женщина вся сплетена из интриг. Удовлетвори одно ее требование, и она тут же предъявит другое.
Чани спокойно возразила:
Разве я не утверждала это много раз?
Да, конечно. Но что тогда, в сущности, ты хочешь мне сказать?
Она легла рядом с ним, прижавшись головой к его шее.
Они сговорились, как бороться с тобой, сказала она. От Ирулэн так и несет заговором.
Пол погладил ее волосы: наконец-то она сбросила покровы со своей души!
Чани, любимая, прошептал он, ты знаешь, что я хочу положить конец джихаду, отделиться от божества, роль которого навязал мне Квизарат?
Она вздрогнула всем телом.
Тебе стоит только приказать...
О, нет! Даже если бы я сейчас умер, мое имя все равно повело бы их. Когда я думаю об имени Атридесов, связанном с этой религиозной бойней...
Но ты Император! Ты...
Я лишь номинальный вождь. Однажды появившись, так называемое божество лишается власти. Горький смех сотрясал его тело. Он чувствовал, как смотрит на него будущее смотрит глазами не народившейся еще династии. Он чувствовал, как в страхе гибнет его существо, отвязавшееся от цепи судьбы остается только его имя. Я был избран, сказал он. Может быть, при рождении... и, во всяком случае, раньше, чем и начал говорить. Я был избран.
Тогда окажись от выбора.
Он еще крепче обнял ее за плечи.
Со временем, любимая. Дай мне немного времени.
Невыплаканные слезы жгли ему глаза.
Мы должны вернуться в сьетч Табр, сказала Чани. В этом каменном шатре становится слишком опасно.
Он кивнул, проводя подбородком по гладкой поверхности шарфа, укрывающего ее голову. Успокаивающий запах спайса наполнил его ноздри.
Сьетч... Древний смысл проступил в этом слове: место отступления и безопасности... во времена опасности. Предложение Чани вызвало у него острый приступ тоски по открытым песчаным просторам, по далеким горизонтам, где любого врага видно издалека.
Племена ждут возвращения Муад Диба, сказала она, затем подняла голову и посмотрела на него. Ты принадлежишь нам.
Я принадлежу провидению, прошептал он.
Он подумал о джихаде, о генах, смешивающихся во многих парсеках, и о предвидении, которое показало ему, как покончить со всем этим. Должен ли он уплатить эту цену? Тогда вся ненависть умрет, погаснет, как костер уголек за угольком. Но... ах! Что за ужасная цена!
«Я никогда не хотел быть Богом, подумал он. Я хотел лишь исчезнуть, как исчезает жемчужная роса по утрам. Не хотел быть ни среди ангелов, ни среди дьяволов... один, брошенный, словно по недосмотру».
Мы
вернемся в сьетч? настаивала Чани.
Да, прошептал он, а про себя подумал: «Я должен заплатить эту цену».
Чани тяжело вздохнула, устраиваясь поудобней.
«Я медлю», подумал он. И увидел, как связывают его требования любви и джихада. Что значит одна жизнь, как бы ты не любил этого человека, по сравнению Со множеством жизней, которые заберет
джихад? Можно ли страдания одного противопоставить мучениям миллионов?
Любимый? вопросительно произнесла Чани.
Он закрыл ей рот рукой.
«Я сдамся сам, подумал он. Я попытаюсь, пока у меня еще есть силы, найду щель, через которую не пролететь и птице». Бесполезная мысль, и он это знал. Джихад последует за его тенью.
Что он может ответить? Как объяснить тем, кто обвиняет его в несусветной глупости? Кто поймет?
Он хотел только оглянуться и сказать: «Вот! Вот мир, в котором я существую... Смотрите я исчезаю! Никакая сеть человеческих желаний больше не поймает меня! Я отрекаюсь от своей религии! Этот великолепный миг мой! Я свободен!»
Пустые слова.
Вчера у Защитной стены видели большого червя, сказала Чани. Длиннее ста метров. В том районе теперь редко появляются такие большие черви. Я думаю, их прогоняет вода. Говорят, этот червь пришел звать Муад Диба домой, в пустыню. Она ущипнула его. Не смейся надо мной!
Я не смеюсь.
Пол, удивленный живучестью мифов Свободных, чувствовал, как сжимается его сердце. Происходит нечто, влияющее на его линию жизни, адаб, требовательное воспоминание. Он вспомнил свою детскую комнату на Келадане... темную ночь в каменном помещении... видение! Один из самых первых случаев его предвидения. Он чувствовал, как разум его окунается в это видение, видел сквозь затуманенную память (видение в видении) линию Свободных в запыленных одеждах. Они двигались мимо щели в высоких скалах и несли что-то продолговатое, завернутое в ткань.
Пол слышал свой собственный голос в видении: «Много было хорошего... но ты была лучше всех...»
Адаб освободил его.
Ты лежал так тихо, прошептала Чани. Что это было?
Пол вздрогнул, сел и отвернул лицо.
Ты сердишься, потому что я была на краю пустыни, сказала Чани.
Он молча покачал головой.
Я пошла туда, потому что хочу ребенка.
Пол не мог говорить. Он чувствовал, как его захватило это раннее видение. Ужасная цель! Вся жизнь его в этот момент представилась ему веткой, дрожащей после взлета птицы, а эта птица была возможность. Свободная воля.
«Я уступаю оракулу», подумал Пол.
И почувствовал, что, уступая, он закрепляется на единственно возможной линии жизни. «Неужели, подумал он, оракул не просто предсказывает будущее? Неужели оракул создает его?» Он давным-давно попал в сеть, и теперь ужасное будущее надвигалось на него со своими зияющими челюстями.