Так и шли дальше, Миша, посматривая по сторонам, молчал да вполуха прислушивался к разговорам идущих рядом дружинников. А те много не болтали затянули вдруг песню:
Ну и песня, мать ити! Чистый фольклор.
Вообще-то, к песням Михаил с детства был равнодушен, как и к музыке. Любил, правда, иногда послушать под настроение что-нибудь рок-клубовское старинное питерское «Аквариум» там, «Телевизор», «Игры» но не фанат, нет. Отнюдь не фанат. В отрочестве, правда, да хаживал по рок-фестивалям, ну, тогда многие хаживали время такое было.
Так, с песнями-то, дошли и до знакомой поляны. Михаил глянул на часы и в который раз уже сегодня раздраженно выругался: разбились! Что ж, не мудрено, в этакой-то сече. Вокруг зудели комары, квакали лягушки, и каркали нет, не вороны
Ты не каркай, ворон черный, негромко произнес тот самый парнишка, что шагал весь путь впереди.
Сам ты ворон, усмехнулся Миша. А это коростель!
То верно, согласился Сбыслав. Так и болото тут кличут коростелиное. Пелгусий сказывал.
Судя по небу светлому, но какому-то вроде бы как серебристо-туманному, было уже часов одиннадцать, а то и полночь. На реке, в камышах, крякали утки, какие-то мужички в посконных рубахах ходили по всей поляне, деловито собирая оружие. Оружие Как бы автомат не нашли, ухари!
Я сейчас! быстро свернув с поляны, Михаил громко позвал: Сашка! Эй, Сашка!
От ближайшего костра дружелюбно поинтересовались:
Кого ищешь, мил человеце?
Да дружков Вы, кстати, их тут не видели? Да, тут и вермахтовцы должны тусоваться с ними Веселый Ганс может, про него слыхали? Нет? Не видали?
Не сыщешь ты посейчас своих, друже. Утром ужо. Инда сейчас садись с нами. Поснидай ушицы. Ушица знатная.
Ушицы, говорите? Миша вот только сейчас ощутил вдруг жуткий, прямо-таки волчий голод. Ну, еще бы что он сегодня ел-то? Не ел так, закусывал.
А и не откажусь! Ложка у вас, чай, отыщется?
Сыщется, мил человек. Свою-то что, на поле брани оставил?
Там
Садись, садись, друже. Кольчужку-от снимай, меч на тебе ложку.
Ну и ложку дали деревянную! А ушица ничего и впрямь знатная, жаль только, что без картошки, да и соли маловато. Зато жирная, из рыбьих голов! Ух, завтра поутру не уха холодец будет.
К такой-то ушице да еще бы водочки!
Тебя как зовут-то, мил человек?
Михаил, Миша
Откель будешь?
Питерский
Откель, откель?
Да что ты, Парфен, пристал к человеку? Лучше бы бражкой угостил.
И то дело Парфен любопытствующий бородатый мужик в синей длинной поддеве взял из травы плетеную флягу. Не побрезгуй, Мисаил, с нами Извиняй, не рейнское то давно уж выкушали. Ну, за победу!
За победу! улыбнувшись, Миша хлебнул ароматной бражки Потом еще одна фляжка явилась. И еще а потом уж и целый жбан. Запасливые оказались дружинники. А, может, то трофеи были?
Заночевал Михаил тут же, в шалаше, у костра. Просто вырубился и не слышал уже больше ни песен, ни радостного смеха, ни коростелиных глухих трелей. Спал крепко, без сновидений, а утром проснулся от резкого звука трубы.
Глава 4 Лето. Ижорская земля Раба
Хорошие были ладьи, красивые. И слажены этак хватко, с умом ну, в точности, как средневековые. Мощные весла, борта-насады, вздыбленные лошадьми носы, мачты с полотняными парусами. Ветер, правда, не был попутным на веслах и шли.
Михаил и сам не знал, зачем он сел в ладью вместе со всеми? Сбыслав позвал? Ну разве что Миша все ж таки чувствовал симпатию к этому веселому кудрявому парню, хоть тот и не отвечал на многие его вопросы отшучивался, молол всякую чушь или вообще молчал. Почему так? Не хотел? Или не знал ответов?
У Михаила почему-то возникло такое чувство, что сам, один, он из этих диких мест ни за что не выберется. Да уж «Дикие места» Это под Питером-то! Предчувствие чего-то невероятного, невероятно нехорошего, уже не раз и не два терзало его душу, но молодой человек все эти мысли гнал не может такого быть! Потому что не может быть никогда. Ну, рано или поздно, кончится вот этот вот путь, вот сейчас, за излучиной, покажется Кировск, пристань с облупленными суденышками, мост, танки на берегу, у диорамы. Чего-то не видать ни того, ни другого, ни третьего Рано еще? Выплыли-то не сразу с утра, к обеду ближе, как сказал Парфен «в седьмом часу дня», что в переводе с древнерусского полдень. И плыли уже А черт его знает, сколько плыли? Может, часа четыре уже, а может, и больше.
Миша сидел на носу, вместе с остальными воинами, так же попивал из пущенной на круг фляжки трофейное винишко, очень даже, кстати, неплохое. Все вокруг были без кольчуг, в длинных разноцветных рубахах тоже, естественно, древнерусского стиля с обильною вышивкою по вороту, рукавам и подолу. Вышивка эта имела по большей части сакральное, доставшееся еще с древних языческих времен значение, впрочем, и для пущей красоты тоже ничего себе годилась. Разные были на воях рубахи у того, кто на веслах, поскромнее, посконные, а у Сбыслава, к примеру, или еще у некоторых шелковые голубые, желтые, малиновые.