Напрасно надеются Михаил усмехнулся. Хотя сейчас уйдет, через год позовут явится, репрессии начнет против тех, кто за «немцев». Хэ! А хорошо все наперед знать, однако Только пока какая самому от этих знаний выгода? А никакой! Браслет, браслет искать надобно мастерскую
Михаила инструктировал лично хозяин, тысяцкий. Все подробно обсказал как и куда идти, что говорить, и что делать Договорились и о связи это уже со Сбыславом. По ходу дела понял Миша на долгое время его внедряют, Штирлица хотят сделать, мать их Ну и черт с ними, Штирлиц так Штирлиц! Обжиться пусть даже и так, в шпионстве, да свои дела делать. Обжиться да Главное, по-другому-то никак не выйдет, делать то, что прикажут, надобно а как иначе выжить? Ну, допустим, послать всех, да сбежать а потом что? Где жить, что кушать? В таксисты идти, ха? Что он, Миша, умеет-то такого, чтобы здесь пригодилось? Мечом махать? Ну, так это уже пригодилось вона К другому кому наняться воином так не факт, что лучше будет, может даже и много хуже.
Здесь хоть Сбыслав вроде как друг Да еще эта Марья Ну и привязчивая же девчонка! Здесь ее, правда в работу: полоть, поливать, стирать а она и расцвела вдруг! Похорошела вся, по воскресеньям в платье новом из холстины, но чистое, красивое, с вышивкой бусы на шее дешевые, но тоже ничего, сверкают зеленью изумрудной как и глаза А красивая девка! Сбыславов подарок тьфу Пришлось ведь дружка уговаривать, чтобы «холопку» оставить Сын тысяцкого разрешил, конечно правда, нахмурился, предупредил «кто на рабе женится, сам робичич» по закону так. Женится Ага, как же
Сбыслав ухмылялся:
Если хочешь, пусть в твою избу раба изредка наведываться будет тайно Хоть и грех то После невесту тебе сыщем, из наших такую, чтоб не стыдно. От рабы своей тогда избавься Ну, время еще есть.
Марья так и жила в людской, вместе с остальными девушками-челядинками, на Мишу при встрече поглядывала, кланялась, однако ж в избу его к ночи не просилась, а приказать самому Михаилу вдруг стало стыдно экий рабовладелец выискался. Да и сколько девчонке лет шестнадцать хоть есть ли? Говорила, что больше врет, явно врет! Хотя здесь в тринадцать-четырнадцать замуж выходят, потом рожают каждый год кто ж позволит бабе пустой простаивать? Детская смертность высокая, а помощники в доме всякому нужны, и чем больше тем лучше. Патриархальная семья, аграрное общество что уж тут говорить-то?
В общем, непонятные отношения были сейчас у Михаила с Марьей он и сам вроде как теперь человек зависимый рядович, а она, уж так вышло его имущество. Собственность. Велик соблазн, но Он же, Михаил Сергеевич Ратников человек, а не похотливый козел! Ну, было раз не сказать, чтоб по принуждению, а сейчас совсем другая ситуация сейчас, и зазвать Марью на ночь в избу, как ни крути подло. Да и не до того стало
В корчме на Лубянице что на Торговой стороне, близ площади-торга на Ильин день, в честь праздника, подавали свежее, недавно сваренное пиво. Хорошее оказалось пиво, вкуснющее, Миша уже третью кружку деревянную, верно, литра полтора объемом выкушал и еще хотелось. Деньги были корову только что на Торгу продал, так что гулеванил теперь, можно сказать, на свои кровные «белки»-вервицы. Не было сейчас на Руси мелкой монеты, как, впрочем, и крупной, не считая немецких и старых арабских дирхемов. Как помнил Михаил с института «безмонетный период». Крупные сделки гривнами серебра обеспечивались, а мелкие чем придется беличьими шкурками, бусинами, медными колечками или тоже медной византийской монеткой, у кого таковые имелись.
Корова, ясно, была не Мишина тысяцкого Якуна. Тощий такой нетель, давно уже забить собирались или продать вот как раз и сгодилось. Для, так сказать, более правдивого вхождения в образ. По тщательно разработанной Якуном легенде, Михаил бедный однодворец, пришел вот в Новгород единственную коровенку продать, поскольку с год тому назад сгорели в лихоманке и жена, и чады-домочадцы, а все хозяйство, стало быть, пришло в полное полнейшее! разорение. А он, Михаил, оставшись бобылем, взял последнюю коровенку да отправился в город искать не счастья, а хотя бы пристанища.
Может, в артель какую возьмут, плотником, жаловался Миша соседям по рынку таким же, как он, горемыкам, молодым лет по шестнадцати, парням с похожей судьбою. Один рыжий светлоглазый Мокша торговал лично подстреленную в лесу дичь куропаток и рябчика, второй чернявый, похожий на грека, Авдей пытался продать почти что не ношеные лапти.
А вот, налетай, лапоточки лыковые, новые
Рябчика-то с куропатками быстро взяли, а вот на лапоточки не налетали чего-то, может быть, потому что совсем близехонько через рядок как раз и торговали лаптями, корзинками, туесами, коробами разными и всяким прочим плетеньем. Правы люди уж если и покупать лапти, так новые стоят дешево, снашиваются месяца за два ну, это как ходить.
Миша, в отличие от босоногих парней, был обут в кожаные постолы с обмотками и высокой оплеткой. Постолы выглядели уж о-очень сильно поношенными, как и вся прочая одежка зипун, порты, длинная, до колен, рубаха между прочим, шелковая, но, увы, давно потерявшая и вид, и блеск. В общем, такой вот образ человека, некогда имевшего кое-что, но ныне пришедшего в полный разор.