Он не стал сохранять. Просто сидел, глядя, как курсор мигает на черном поле текстового редактора, похожем на вход в тот самый беспросветный колодец из сна. Работа не спасла. Не отвлекла. Она лишь обнажила пропасть, в которой они все оказались. Материал о деревне можно было писать только отсюда, из самого сердца тьмы. И этот материал никто не захотел бы читать.
Мальчик брел медленно, неуверенно, как новорожденный олененок, цепляясь тонкими пальцами за стену. Лицо его было все еще бледным, почти фарфоровым под темноватыми кругами у больших, неестественно блестящих глаз. Но губы, утром синюшные, теперь имели слабый, болезненный румянец. Дышал он ровно, хотя и поверхностно. На шее, поверх ворота старой рубахи, виднелся край чистой повязки.
Александр, сидевший у печи с ненаточенным тесаком на коленях (он тупо смотрел на лезвие, как будто забыл, зачем его взял), резко вскинул голову. Его глаза, уставшие и красные от бессонницы, расширились. Он встал, тяжело, как поднявшийся медведь. Несколько неуверенных шагов и он был рядом с сыном. Его крупная, мозолистая рука медленно, с бесконечной осторожностью, поднялась и легла на лоб мальчика. Иван видел, как пальцы брата дрогнули.
Не горит прошептал Александр, и в его хриплом голосе смешались облегчение и новая волна страха. Холодный Он опустился на корточки перед сыном, их лица оказались на одном уровне. Сынок Петенька Его голос срывался. Ты ты ночью Ты говорил с кем-то? В своей комнате? Александр напрягся, как струна, готовая лопнуть. С с дедушкой?
Петя поморщился, будто пытаясь вспомнить что-то далекое и неприятное. Его карие глаза затуманились. Деда да он тихо прошептал. Он звал. У окошка
У окошка?! вырвалось у Александра. Его рука непроизвольно сжала плечо сына так, что мальчик слабо вскрикнул. Александр тут же отпустил, но наклонился еще ближе. Что говорил? Что он хотел?!
Петя задумался, его бледность слегка усилилась. Не помню Голова закружилась тогда. Сильно. Темно стало холодно Он замолк, закрыл глаза, его дыхание снова стало чуть более прерывистым. Больше ничего не помню
Слова повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые. «У окошка». Александр замер. Он автоматическими движениями гладил голову сына. В его глазах, красных от недосыпа, мелькнуло нечто невыразимое понимание? Ужас перед подтверждением худших подозрений? Не дед-охотник звал, а
«Оно», принявшее его облик? Используя память, доверие? Зов у окна «Светло» Ловушка для детского любопытства? Раздражающая волна страха и ярости прокатилась по его телу. Он резко встал, отшатнувшись от ребенка, как от края пропасти. Его взгляд упал на тесак, валявшийся на полу. В нем не было больше бессилия только мрачная, убийственная решимость.
В дверном проеме, словно тень, возникла Агафья. Она стояла, опираясь на костыль, ее древнее лицо было непроницаемо, как старая береста, но глубоко запавшие глаза горели мрачным огнем. Она слышала ответ Пети. Она видела выражение на лице Александра.
Так произнесла она тихо, но так, что было слышно каждое слово. Сидеть и смотреть, как дитя тает на глазах? Ждать, пока мертвец снова постучится? Она тряхнула головой, сбрасывая невидимую паутину безысходности. Нет. Не на тех напали.
Она подошла к Пете, ласково, но быстро поправила ворот его рубахи, скрывая повязку. Ее прикосновение было твердым. Потом подняла взгляд на сыновей. Александр, Иван. Пока я не вернулась дом крепостью. Окна, двери, подпол сторожите. Слышите?
Она повернулась к выходу в сени, накидывая свой вечный, пропахший дымом и сухими травами платок. А я к Пелагее схожу. К бабке-знахарке.
Мать! Да ты начал было Иван, вскочив в тревоге. Путь неблизкий, лес, болото а тварь эта
А здесь что? Царство света? резко обрезала его Агафья. В ее голосе не было страха, только стальная воля. Пелагея коренья знает. Старые обереги. Может может знает, чем помочь.
Она не стала слушать возражений. Резко повернулась и вышла в сени. Через мгновение хлопнула наружная дверь. Вместе с ее уходом из горницы будто выдуло глоток теплого воздуха.
Петя стоял посреди комнаты, бледный призрак с неестественно блестящими глазами. Александр тупо смотрел на тесак у своих ног. Иван тяжело дышал, глядя в пол. Игорь стоял у дверей своей комнатки и все слышал. Дом постепенно снова погрузился в тишину, но теперь это была тишина перед бурей, которую могла принести ночь. Или сам Петя.
Глава 6
Игорь чувствовал себя чужим телом в этом скорбном механизме. Его присутствие было не нужно, тягостно, почти кощунственно. Он выскользнул из дома, как вор, стараясь не скрипнуть дверью. Выйти под низкое, серое небо, в эту удушливую тишину заброшенной деревни, было облегчением, но ненадолго. Тишина здесь была не мирной. Она была зловещей. Напряженной. Казалось, сама земля под ногами затаила дыхание, ожидая чего-то.
Он заметил бабку Агафью. Маленькая, сгорбленная фигурка в темном платке, она ковыляла по грязи в дальний конец деревни, к избе, стоявшей особняком, почти вросшей в землю, с покосившейся трубой. Игорь знал от Ивана куда. К Пелагее-знахарке, или, как здесь тихо звали, к Пелагее-колдунье. Последний бастион старой веры, последний источник знаний, как бороться с нечистью, что вышла из могил. Бабка шла за помощью как за последней соломинкой. Игорь не последовал за ней в качестве журналиста. Он знал, что его там не ждут. Что знахарка скажет только свое, древнее, непонятное ему.