Нет, нет, нет. Замахала руками классная, и тут же на неё посыпалось нытьё всего нашего 8 «А»:
Ну, давайте, Марина Алексеевна, попробуем! Не понравится, всегда можно отказаться!
Не полезешь в воду, не узнаешь броду! Гаркнул довольный Рысцов.
Тихо! Рявкнула литераторша. Хорошо, играй Молчанов. Зря я тебя послушала.
Я подмигнул всем одноклассникам и, увидев как осклабился «Широкий», провёл по струнам. «Сейчас я вам сбацаю песню несчастного Чацкого, ахнете», ухмыльнулся я и запел хит группы «Король и Шут», который терпеть не мог Михаил Горшенёв, или как его звали фаны «Горшок».
С головы сорвал ветер мой колпак,
Я хотел любви, но вышло все не так.
Знаю я ничего в жизни не вернуть.
И теперь у меня один лишь только путь...
Когда я добрался до припева, не улыбался в классе только ленивый и наша комсомольская активистка Томка Полякова. Но так как с Томой у меня и без панковских шлягеров всю школьную юность были сложные и натянутые отношения, я рубанул дальше забойный припев:
Разбежавшись, прыгну со скалы.
Вот я был и вот меня не стало.
И когда об этом вдруг узнаешь ты,
Тогда поймешь, кого ты потеряла
Эту песню вы будете исполнять на сцене только через мой труп! Перекрикивая аплодисменты, крикнула классная руководительница.
А Чацкому бы с Грибоедовым понравилось, в том смысле песня, а не труп, пробурчал я, возвращаясь на своё место.
Дурак, написала мне на маленьком клочке бумаги вредина Полякова.
Дурак, дураку рознь, отписался я в ответ.
а устраиваться на работу в местную газету.
Да не дёргайся ты, хмыкнул Широков. Дурное дело нехитрое. Сейчас по стопарику хлопнем, сунем, вынем и пойдём, ха-ха.
Это меня и беспокоит, пробормотал я, вспомнив случай из своей бурной студенческой молодости, когда три дня, начиная с 8-го марта до понедельника, прожил в женском общежитии и чуть живой выбрался оттуда на четвёртые сутки.
О, мальчики! Здравствуй Толечка! Вдруг услышал я женский хрипловатый и грубоватый голос за спиной.
Ведь я ожидал появления девушек на алле, а они, срезав путь по газону, зашли к нам с тыла. «Широкий» не растерявшись, тут же пошёл обнимать всех подряд: и полненьких, и худеньких, и средненьких.
Какой красавчик, заявила обладательница хрипловатого голоса и двух выдающихся полусфер, рассматривая меня в упор, словно игрушку в магазине. Привет, я Катя.
Кхе, кашлянул я. Оч приятно, Валера. Мы к вам буквально на пять минут, на чай. Я распахнул куртку и показал бутылку сомнительного самогона, ведь нормальный алкоголь для нас простых смертных Горбачёв запретил почти сразу как пришёл к власти.
Заеся пахнет пися, даже очень заеся! Выдала Катя и все пять её подружек грохнули от смеха. Общагу мальчики обойдите с той стороны, мы вам сейчас веревку скинем, ха-ха.
Это Катюха, она всем даёт. Шепнул мне «Широкий», когда девчонки, покачивая бёдрами, потопали в своё знаменитое на весь Шахтёрск общежитие.
Конечно посиделки за «чаем» никакими пяти минутами не ограничились. Пять минут только барышни приводили себя в порядок. Затем Толя Широков проболтался, что я играю на гитаре, и мне пришлось развлекать тружениц советской легкой промышленности разными попсовыми песнями: «Белые розы», «Розовый вечер» и «Музыка нас связала, тайною нашей стала». Зато когда девчонки расслабились, выпили портвейна, они выложил всё, что знали про убитую маньяком Екатерину Кузнецову.
Кузька дурой была! Высказалась бывшая соседка этой самой Кузнецовой. За ней бегал наш наладчик, чуть ли не каждый день цветочки носил, а она нос воротила, говорила, что не может без любви отношения строить, дура.
Точно, всё принцессу из себя корчила, поддакнула ещё одна девчонка. Недотрога, бь!
А мужчина за ней с личным автомобилем не ухаживал? Спросил я, убедившись, что первая жертва не из тех, кто шарахается по ночам в безлюдных местах в поисках приключений на свою пятую точку.
Да у нас на фабрике и мужиков-то нормальных нет, ха-ха, захохотала соседка Кузнецовой. У мастера есть мотоцикл, у директора хорошая машина, только он на нас не смотрит. Секретутку свою в кабинете пердолит!
Ха-ха-ха! Заржали все девчонки, кто был в комнате.
Если бы за мной мужик с машиной ухаживал, то я бы его с ног до головы каждый день вылизывала, ха-ха! Загоготала командирша этой компании безотказная Катюха.
Ясно, пробубнил я, отложив в сторону гитару и стал пробираться на выход из комнаты.
Стой! Окрикнула меня одна девчонка. Я вспомнила. Один раз Кузя на выходные к родителям поехала в Луньевку и не на автобусе, а на машине.
Не пиди! Ты-то откуда знаешь? Гаркнула на неё Катюха.
Да, бь, зуб даю! Обиделась та же девчонка. Мы тогда на дискотеку красились, а она забежала и говорит, что скажите Тоньке, вон, ейной соседке, что я уехала к родокам. Меня знакомый один на машине пообещал отвезти.
А когда это было? И что за машина? Задал я сразу два наиважнейших вопроса, почувствовав, что вот она ниточка.
Перед майскими праздниками, зуб, бь, даю! Ответила девчонка. Но что за машина? Я не знаю, не видела.
Я покосился на библиотекаршу, худенькую черноволосую женщину с приятным интеллигентным лицом, у которой по слухам был роман с лектором Дроздовым, и немного «подвис». Во-первых, типаж не тот, отличный от остальных жертв полоумного убийцы. Во-вторых, если вдруг она пропадёт, то примелькавшийся Дроздов будет первым подозреваемым. А с другой стороны,