Тяжко нам было зимой, в самый голод. А только не сдавались. Понимали: нам пример показывать надо. Сам шатаешься, но нарочно придираешься к правилам: не так, мол, улицу перешел. А ведь улицу из-за сугробов и глыб ледяных не всегда и увидишь как следует. Все же взыскиваешь за нарушение, и чувствует гражданин, что хоть мы оба с ним голодные, а порядок остается крепкий и нерушимый.
Был у нас такой милиционер Борисов. Человек тихий, неразговорчивый, но дело свое знал. Как, бывало, худо ни приходилось, никогда не жаловался. В самый лютый голод придет с дежурства еле живой, а молчит. Спросит его политрук Брюханов: «Ну что, Борисов?» Просто так спросит, а видно, что подбодрить хочет. Борисов только со вздохом негромко: «Эх!».
Долгие зимние ночи простаивал он на посту, застывший, ослабевший от голода.
И умер он незаметно. Пришел с дежурства, винтовку на место поставил, койку заправил аккуратно, лег и затих. Хоть и на постели он умер, а считаем, что на посту. Ни одного часа службы не уступил он своей немощи. Ни разу не пожаловался. Нашего, Кировского, района был человек.
В феврале пришло пополнение. Были они не лучше нашего: истощенные, грязные, больные. Глянули мы на них, будто в зеркало».
Василий Авксентьевич рассказывал все это сокрушенно, будто с неодобрением вспоминая свои дела. Пожилой русский человек, с добрыми глазами, тихим мягким голосом грустно и неторопливо развертывал историю жизни отделения, и, глядя на него, трудно было сразу поверить, что именно он, такой обыкновенный с виду, был на своем участке душой всего коллектива.
Василий Авксентьевич задумался. И казалось будто речь его об очень давних временах. Будто давно уже отзвучала тревожная сирена, по сигналу которой быстро занимали боевые посты милиционеры 14-го отделения.
...В районное отделение милиции идут люди. Идут с самыми разными делами. Всем нужно ответить, помочь. Пропуск в погранзону. Просроченный паспорт. Неправильное заселение управхозом квартиры военнослужащего. Отбирают сарай. В доме нет воды. В квартире обвалилась штукатурка, соседи наверху колют дрова. Заночевала гостья и, уходя, «захватила» с собой продкарточки. Как найти затерявшийся на почте аттестат, высланный мужем с фронта? Идет поток людей, и добрая половина адресуется в отделение милиции с делами, которыми милиция отродясь не занималась. Сейчас отделение стало чем-то вроде Райсовета: советчиком и указчиком по всем
насущным вопросам жизни. В Райсовете так прямо и говорят иной раз: с этим идите лучше в милицию, там скорее решат. За время блокады для ленинградцев стало ощутимо, что милиция помогает решать самые жизненные вопросы. Милиция?! Трудно назвать дело, каким бы не занималась она в блокаду.
Вот откуда у Василия Авксентьевича необыкновенно разносторонний и мудрый опыт.
В ясный мартовский вечер не спеша выходит он на старую площадь. Озирает свой израненный район, в котором нет ни одного дома, не задетого обстрелом. И больно ему, грустно и радостно. Много сил потрачено, много людей потеряно. Но еще больше приобретено: опыта, уверенности, уважения к своей профессии, умения бороться за людей. Стоит крепко Кировский район, район переднего края: вместе со всеми кировцами стоят его верные стражи ленинградские милиционеры. Первый ряд их близ ворот с горделивыми конями. И люди в синих шинелях ни шагу не ступят назад от ворот. Это ворота в город.
Ермолаев и Ковров
«Ваши документы», спрашивает он.
Человек останавливается, резко подается вперед и, быстро выдернув руку из кармана, замахивается. Но постовой Иван Николаевич Ермолаев, приземистый пожилой человек, успевает ударить его винтовкой по плечу. Что-то тяжелое падает на землю. Человек бросается бежать...
«Стой, стреляю!» громко кричит постовой.
Человек продолжает бежать, пригибаясь и меняя направление, как бегут под огнем на фронте. Милиционер бросается за ним. Наперерез беглецу спешит еще один вооруженный человек. Несколько выстрелов рассекают тишину. Человек падает. Затем вскакивает и снова бежит. Наконец милиционер догоняет его и схватывает за ворот пиджака. Отдуваясь, у него отдышка пожилого человека, Ермолаев обыскивает задержанного. У него нет никаких документов. Никаких объяснений он не дает. Постовой отводит его в отделение.
Обратно на свой участок милиционер возвращается вместе с участковым уполномоченным Ковровым, тем самым человеком, который час тому назад помог ему задержать подозрительного. В трех метрах от места, где был задержан неизвестный, лежит боевая граната, немой свидетель обвинения против пойманного диверсанта.
Ковров и Ермолаев работают вместе почти с самого начала войны. Начальник и подчиненный, они крепко сдружились в работе. Люди они немолодые, степенные, неразговорчивые. Им бы посидеть за самоваром, за приятным разговором, перекинуться бы в картишки. А на деле, каждый день их полон всяких неожиданностей и опасностей.
Дружба этих людей началась в звездную сентябрьскую ночь 1941 года. Уже три часа длилась воздушная тревога. Сергей Петрович Ковров вышел на двор и вдруг, где-то близко, услышал зловещий свист бомбы. Резкий удар расколол улицу. Что-то с силой толкнуло Коврова и прижало его к стене. Через крышу пятиэтажного здания перелетали булыжники. Ковров выбежал из ворот. Четырехметровая глубина воронки чернела на улице у самого дома, но дом был цел. Только битое стекло и обломки рам валялись на мостовой. Однако не все было благополучно, как показалось Коврову на первый взгляд. Он заметил, что дно воронки быстро покрывалось водой. Вода в воронке! Она поднималась слишком быстро. Значит пробита водопроводная магистраль. Вода зальет улицу, пойдет в подвалы, где сидят спасающиеся от вражеских бомб люди. И тут-то тихий неторопливый постовой Ермолаев оказался рядом с ним. Тремя прыжками Ермолаев перемахнул улицу, вбежал в штаб и вызвал аварийную помощь. В ожидании ее Ковров оцепил место вокруг воронки. Ведь случайная машина могла легко завалиться в наполненную водой яму. Быстро прибыла аварийная команда. Ковров и Ермолаев оставались на месте поражения, пока напор воды не ослабел, пока людям в убежище не перестала угрожать опасность.