Для нас центральным будет вопрос, насколько опасно ложное знание об обществе. Какую угрозу несет тот, кто «знает, КАК НАДО», если он оказывается у власти? Был ли Горбачев, в чем многие его обвиняют, «нерешительным политиком»? Или он был просто честен в своем незнании? Зачем он все время перечитывал позднего Ленина, и что он оттуда вычитал?
Об «объективности» в истории
Требование объективности, предъявляемое обычно к журналистам и историкам, на самом деле до конца невыполнимо. Мы всегда ангажированы как минимум своими взглядами и убеждениями, которые сложились под влиянием исторических обстоятельств: места и времени рождения, воспитания, образования, самообразования и осмысления происходящего. Последние два (самообразование и мышление) позволяют эти взгляды корректировать и даже менять, что не раз, к своей чести, делал Горбачев. А добросовестность историка и журналиста состоит в том, чтобы отдавать себе отчет в собственной ангажированности, пользоваться, по возможности, разными источниками
информации и приводить также другие точки зрения, отличные от своей собственной.
На протяжении всей перестройки, как и в последовавшие за ней времена, я был журналистом. В этой книжке я примериваю роль историка, но журналист и историк, по сути, выполняют одну и ту же работу. Оба заняты поиском, подтверждением, описанием и интерпретацией исторических фактов начиная с решения вопроса о том, заслуживает ли тот или иной факт внимания.
Журналист, в отличие от историка-ученого, делает это прямо в потоке времени, и отсутствие дистанции не всегда позволяет ему все правильно оценить. Но для будущего историка, который получит преимущество отстраненности, журналистские репортажи, всегда более или менее субъективные, станут важнейшими источниками подчас более ценными, чем документальные архивы. Работа журналиста рискованней: тот, кто обладает властью сегодня и закладывает фундамент истории на завтра, часто старается уничтожить противоречащие его версии «источники» прямо на корню.
В период перестройки мы написали массу глупостей, в том числе о роли в происходившем Горбачева, но большинство документов и свидетельств той поры так или иначе доступны. А публикация в те годы многочисленных материалов, касающихся периода сталинизма, показала, что и в более темные времена далеко не все можно скрыть.
Между тем отношение к истории, основанное на единственно возможной ее трактовке, снова приобрело характер идеологии, и возложение на Горбачева ответственности за развал СССР стало если не единственной, то преобладающей точкой зрения. Такая политика исторической памяти в очередной раз привела к тому, что история «ничему не научила народы». Возражая Гегелю, Василий Ключевский пишет: «Но она [история. Л. Н.] наказывает за незнание уроков».
Глава 1 «Времена не выбирают» (хронотоп)
«Жизнь моя железная дорога»
Один был постарше, он держал фибровый чемодан с металлическими уголками, каких навезли после войны из Германии, но по выражению его лица, на котором отражалась тревога скорого расставания, понятно было, что поедет не он. А тот, что готовился ехать, был моложе, в плохо пригнанном пиджаке с чужого плеча и в шляпе. В руке он имел авоську, где угадывалась успевшая промаслить газету «Сельская новь», в которую была завернута, курица. Забыв закрыть рот, он глядел на северо-запад, куда только что уехал, скрежеща тормозами и пуская пар, локомотив.
Среди отдыхающих в санаториях многие были из партийного аппарата, а то и из НКВД. Поэтому первый пассажир купейного вагона, объясняя улыбку, которую боковым зрением мог заметь второй, сказал:
Никогда еще, наверное, паровоза не видел живьем. А пройдет немного лет увидит и космическую ракету. Может, даже, в ней полетит.
Вопрос, зачем они вообще тут оказались, сказал второй. В колхозах уборка еще полным ходом, мы вот только что проезжали полями.
Купейный вагон между тем оставил позади здание станции и толпу перед ним наряд из двух милиционеров в белых рубахах с погонами и портупеями отделял народ от другой, пустынной части перрона, куда через щель в заборе уже лезли бабы с тяжелыми сумками продавать проезжающим вареную картошку из закутанных в одеяла кастрюль. За такую коммерцию можно было и самим уехать далеко, но милиционеры делали вид, что баб не видят.
У старшего на пиджаке два ордена Красной Звезды, однако, продолжил первый пассажир. И слева еще на колодке какой-то, я не успел разглядеть
Ленина, судя по ленте сказал второй. А у второго вообще ничего он не воевал, что ли, отсиживался? И куда это он собрался без паспорта?..
В вагоне, как только поезд замедлил ход, сделалось душно, и бывшие курортники с замечавшими только друг друга детьми столпились
к выходу, чтобы размять ноги и побаловать детей картошкой с укропом. На другой части перрона бабы с мешками, расталкивая мужиков с портфелями, ринулись к общим вагонам мало отличимые друг от друга, они скатывались с поезда и лезли в него на каждой из частых остановок.
Молодой пассажир с курицей тоже рванулся к высоким ступенькам вагона, но старший удержал его тяжелой рукой за плечо. Ломиться не было нужды: станция не узловая, но и не маленькая, и остановка здесь, пока паровоз поили из водокачки, была долгой минут двадцать. Дав схлынуть толпе, они подошли к вагону, и старший предъявил проводнику билет, а младший какую-то бумажку, видимо, заменявшую ему паспорт. И пока проводник в нее вчитывался, старший машинально сунул билет обратно в карман пиджака.