Роджер с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, что было бы совсем некстати. Вместо этого он с суровой миной спросил:
А как бы вы объяснили мотив своих действий, Брэдли?
Мистер Брэдли оживился:
Вот в этом-то и была вся трудность. Я долго не мог подобрать для себя подходящий мотив. Как придумать что бы могло меня связывать с сэром Юстасом? Конечно, мы все, кто бывает в «Радуге», наслышались о нем всякого. Я знал, что он пошловат. Но личной неприязни я к нему не испытывал. Пусть будет какой угодно, не мое это дело. Я и не видел его ни разу. Да, в мотиве-то
и была вся загвоздка, и его надо было найти. Иначе ради чего я бы стал покушаться на его жизнь?
Ну, и нашли?
Полагаю, мне удалось найти, что могло быть реальным поводом для преступления, проговорил мистер Брэдли не без гордости. После долгих раздумий я вспомнил, что как-то, беседуя с приятелем о работе профессиональных сыщиков, я поведал ему о своем тщеславном желании совершить убийство, поскольку я совершенно уверен, что могу проделать это так, что меня никто никогда не заподозрит. «И какое, должно быть, это острое ощущение», помнится, сказал я тогда ему; ни одна азартная игра не сравнится с этим. Я втолковывал ему, что убийца заключает пари не с кем-нибудь, а с полицией, и причем сразу на две жизни: на свою собственную и на жизнь своей жертвы; если убийцу не обнаруживают, он получает как выигрыш и другую; если его поймают, обе жизни им проиграны. Для человека, которому давно приелись обычные развлечения, то есть для меня, убийство должно быть чем-то вроде хобби.
А! произнес Роджер, сообразив, в чем тут дело.
Так вот, когда я вспомнил тот разговор, мистер Брэдли был совершенно серьезен, он показался мне весьма знаменательным. Я сразу отправился к этому приятелю и спросил его, помнит ли он, о чем мы с ним тогда говорили, и готов ли он поклясться, что такой разговор между нами был. Он ответил, что готов, и даже припомнил кое-какие подробности, еще более убийственные для меня. Я был настолько потрясен, что взял у него показания. В своих показаниях он сообщил, что, развивая далее свою мысль об убийстве, я стал строить планы, как лучше всего осуществить задуманное. Надо выбрать человека, рассуждал я, от которого мир хотел бы избавиться, но не обязательно политика (слишком заметных лиц я решил избегать), и, выбрав, разделаться с ним с дальней дистанции. А чтобы поддерживать напряжение, как в игре, надо было, рассуждал я, оставить одну-две полувнятные улики. Получалось из этого разговора, что я оставил больше улик против себя, чем собирался. И в заключение мой приятель сообщил, что, когда я уходил от него, я твердо пообещал при первой возможности осуществить задуманное убийство. Еще я сказал ему, что со временем, когда я напрактикуюсь, у меня может развиться упоительное хобби, а что касается опыта, то он будет просто бесценен для меня как для автора детективных романов. Так что, как мне кажется, с большим достоинством констатировал мистер Брэдли, мой мотив полностью обоснован.
Убийство ради эксперимента, задумчиво заметил Роджер.
Убийство для пресыщенных искателей удовольствий, поправил его мистер Брэдли. Такой прецедент уже был, как вам известно. Лоуб и Леопольд. Вот вам, пожалуйста, пример. Итак, считаете ли вы, господин президент, что моя версия доказана?
С моей точки зрения, абсолютно. В вашей аргументации нет ни единой ошибки.
Я постарался не очень растекаться мыслью. Другое дело, когда я пишу книги там я себя не ограничиваю. Сэр Чарлз, вы могли бы выстроить премерзкое судебное дело против меня, не так ли?
Видите ли, мне понадобилось бы более тщательно изучить факты, чтобы вникнуть в суть вашего дела. Но на первый взгляд, Брэдли, рассматривая пока только косвенные данные (а, как вы понимаете, для меня они самые важные), я должен признать, что у меня почти нет сомнений в том, что именно вы послали отравленный шоколад сэру Юстасу.
А если бы я объявил, в эту самую минуту, на этом самом месте, находясь в трезвом уме и твердой памяти, что это я их и послал? упорствовал мистер Брэдли.
У меня не было бы оснований вам не поверить.
Но, увы, я их не посылал. А вообще, если бы мне дали побольше времени, я бы смог вам всем доказать самым убедительным образом, что конфетки послал, к примеру, архиепископ Кентерберийский, или, скажем, Сайбил Торндайк, или президент Соединенных Штатов, да кто угодно на свете, назовите кого хотите. Вот чего стоят доказательства. Я состряпал дело против самого себя, основываясь на том единственном факте, что у моей сестры завалялось несколько ветхих мейсоновских бланков. И говорил я вам правду, ничего, кроме правды. Но не сказал, однако, всего. Виртуозно доказать можно все что угодно, равно как и виртуозно исполнить можно все что угодно. Дело только за выбором. Если вы знаете, что именно вы должны донести до публики, а что следует не заметить, обойти, вы докажете любую версию, и притом самым убедительным образом. Это я проделываю в каждой своей книге, и пока ни один рецензент не разнес мои творения за халтурно слепленную аргументацию. Хотя, кто знает, скромно прибавил мистер Брэдли, допускаю, что рецензенты и не читают моих книг.