Дальше сама, лыбится, стреляя шоколадными глазами.
Гримасничаю в ответ. Расправляюсь с лежанкой для Алекса, и когда уже следует удалиться в другую комнату, чтобы оставить Сваровского в покое, застываю в дверях. Поворачиваюсь, как забитый котёнок, и жалобно мямлю:
Можно остаться?
Алекс непонимающе суживает глаза, тогда поясняю:
Не хочу одна. Можно я с тобой? Лягу на полу, не переживай.
Ещё чего, хмыкает Сваровский, приманивая меня пальцем. Ложись
на диване.
Укладывает меня, как маленькую, и подтыкает одеяло.
Спи спокойно, Пикассо, улыбается кончиком губ. Я с тобой, хорошо?
Хорошо, зеваю.
Алекс выключает свет и укладывается на полу, беспокойно ворочаясь. Слышу, как тарабанит сообщение, наверное, Стешке, и записывает пару голосовых по работе. Наконец, откладывает телефон и поворачивается лицом ко мне. Свешиваю руку с дивана, нащупывая его плечо. Сваровский тут же перехватывает ладонь и крепко сжимает.
Ты скучаешь по нему? спрашиваю тихо.
Алекс немного молчит, потом еле слышно откликается:
Скучаю. Твою мать, как скучаю.
Я тоже.
Знаю, маленький. Не бери это в голову сейчас, хорошо?
Я всё думаю, как же так, бормочу в полусне. Дима отлично водил, не мог он не справиться...
Пикассо, вздыхает Алекс. Спи, пожалуйста. Я рядом. И всегда буду.
Верю каждому слову, потому проваливаюсь в спасительное забытье.
Глава 4. Извращенец и феникс
Просыпаюсь от будильника на девять утра. Машинально свешиваюсь с дивана, чтобы проверить Алекса, но не обнаруживаю его, а подушка с одеялом аккуратно сложены подле. Тянусь к телефону и ещё сонным взглядом просматриваю сообщения, где среди прочих нахожу весточку от Сваровского: «Не стал будить. Дай знать, как себя чувствуешь. На связи, Пикассо».
Так точно, майор, улыбаюсь, воспроизводя в голове приказной тон Алекса.
Тут же замечаю сообщение от Андрея, и руки предательски дрожат. Вижу первые три слова: «Звонила Валентина Ивановна...»
Сука, раздосадовано постанываю, мысленно проклиная соседку. Чего тебе неймётся, курица недощипанная?
Тыкаю в сообщение и трусливо прикрываю глаза, изучая текст сквозь ресницы.
«Звонила Валентина Ивановна. Видимо, Сваровский уже занял моё место в постели, потому прекрати строить из себя святую и подготовь документы. Мой юрист свяжется с тобой в среду. Марго, поговорить придётся так или иначе, и я рассчитаю на адекватность».
Ах ты, бородавочник плешивый! взбрыкиваю так, что одеяло подлетает. За местечко в постели распереживался?! На адекватность он рассчитывает, ты посмотри!
Нет, я не спорю, что на фоне сдержанного супруга напоминаю ураган Катрину, но это говорит лишь об эмоциональной тупости Андрея, а не о моей неуравновешенности. Ну, мне всегда хотелось так думать.
Помню, его мать два года назад позвонила и сообщила, что отец Андрея скончался, а мы сидели в кафе. Муж сказал: «Хорошо, я понял. Утром буду». И, положив мобильник, принялся доедать Цезарь. На мой вопрос «что случилось?» сухо прокомментировал: «У отца инфаркт». В моём удивлённом «ахуеть» эмоций было больше, чем во всех последующих действиях мужа вместе взятых. Нет, я не ждала бурной истерики и причитаний в стиле «ох, папенька, как же мы без вас», но немного отстранённости или, скажем, печали в глазах пожалуй, да.
Когда умер брат, я две недели после похорон не могла соскрести себя с кровати. Сил хватало только на то, чтобы доползать до туалета и балкона, где курила сигареты одну за другой. Раздавленная мама тоже лежала пластом, а папа носился между нами, периодически хватаясь за сердце. И Алекс был рядом. Взял на себя всё: от организации похорон до последующего контроля продуктов в холодильнике. Отец тогда впервые окрестил Сваровского сыном, что взбесило Андрея до трясучки. Белов, конечно, тоже помогал, отрицать глупо и нечестно, однако папа, почему-то, выделил Алекса. Да и я так запомнила, но Андрею ничего подобного никогда не выдавала.
Адекватности он хочет. Я тебе покажу адекватность, милый, шиплю угрозу под нос.
Вскакиваю с дивана и влетаю в ванную, наскоро умываюсь, а потом плюхаюсь перед зеркалом в коридоре. Слой сыворотки, крем на лицо и под глаза, блеск на губы. Ага, немного подурачиться, изображая первостатейную суку, пока впитывается крем, и поголосить песню Селены Гомез «Me girls» это как ритуал для закрепления боевого настроя. Принимаюсь за макияж. Накладываю идеальный тон, вырисовываю стрелки и добавляю немного румян. Красная матовая помада, как решающий штрих в этой войне. Как долбаный сигнал к восстанию растоптанной гордости. И вот из пепла рождается феникс новая Марго, которая проткнёт шпилькой сердце и скажет «ой, простите, я думала здесь пусто».
Всё же вхожу в спальню, выбираю из гардероба умопомрачительное платье, сидящее по фигуре: винтажное, из бархата цвета вишни и с квадратным вырезом, выгодно подчёркивающим грудь.
Я готова к сражению.
Словно почуяв неладное, звонит Сваровский.
Пикассо, ты как? голос сонный, а на фоне трещат коллеги из отдела.
Лучше не бывает! бодро отзываюсь. Надеру Андрюше задницу, и станет совсем прекрасно!
Чего это ты удумала? напрягается Алекс, чем-то пошуршав в динамик. Марго, давай без глупостей.