Анна перечитала текст несколько раз. Ирина Михайловна. Всегда корректная, сдержанная, никогда не лезшая в их отношения. Она была из другого времени из тех, кто терпел, молчал и прощал.
Анна всегда чувствовала её тихую, невысказанную симпатию, скрытую за ширмой старомодной вежливости.
Она не стала игнорировать. Ирина Михайловна этого не заслуживала.
«Здравствуйте. Готова Вас выслушать. Но только не у меня дома.»
Они встретились в тихой кондитерской в центре города. Ирина Михайловна сидела за столиком у окна, прямая и не по годам элегантная, с идеально уложенными седыми волосами. Перед ней стояла нетронутая чашка чая. Она нервно теребила сумочку на коленях.
Анна подошла, и свекровь подняла на неё глаза. В них не было ни упрёка, ни осуждения. Только глубокая, выстраданная печаль.
Спасибо, что пришли, Анечка.
Голос у неё был тихим, но твёрдым.
Я не Анечка для вас уже, Ирина Михайловна. Просто Анна.
Для меня вы всегда будете Аней. Девочкой, которую мой сын когда-то привёл в наш дом и которую я сразу полюбила.
Анна молча села напротив, заказала эспрессо. Она ждала атаки, просьб, мольбы о прощении. Но старушка молчала, собираясь с мыслями.
Он мне всё рассказал, наконец выдохнула она.
Вернее, не всё, конечно. Он не способен на полную исповедь. Но достаточно, чтобы мне стало стыдно. Стыдно за него. И за себя.
Анна удивлённо взглянула на неё.
За себя?
Да, Ирина Михайловна кивнула, её взгляд утонул где-то в прошлом за окном.
Потому что я знала. Я всегда знала, какой он. Ещё с юности. Падкий на внимание, на красивые глазки, на лёгкий флирт. Я видела, как он смотрит на других женщин, ещё когда вы только поженились. И я я молчала. Я думала, что это пройдёт. Что ответственность, дети что он остепенится.
Она сделала паузу, чтобы выпить глоток остывшего чая. Рука её чуть заметно дрожала.
Я покрывала его перед отцом. Выгораживала. Говорила, что он задерживается на работе, что у него важные проекты. А его отец он был человеком жёстким. Он бы вразумил Серёжу. Но я боялась ссор, скандалов. Я хотела мира в семье. И своим молчанием я разрешила ему быть таким. Я его испортила.
Анна слушала, и лёд в её груди понемногу таял, сменяясь горьким пониманием. Вот откуда ноги росли. Вот чьё молчаливое одобрение он чувствовал за своей спиной все эти годы.
Вы не виноваты, Ирина Михайловна, тихо сказала Анна.
Он взрослый человек. Он сам делал свой выбор.
Виновата! старушка вдруг стукнула ладонью по столу, и чашки звякнули.
Виновата, потому что мать это первый и главный судья для своего ребёнка. А я отказывалась быть судьёй. Я была адвокатом, который знает, что его подзащитный виновен, но всё равно выпрашивает ему помилование.
Она вытерла внезапно навернувшуюся
слезу кончиком носового платка.
И теперь я вижу результат. Я вижу, как он мучает вас. Как теряет детей. И я не могу больше молчать. Я пришла сказать вам одно: вы всё сделали правильно. Вы поступили так, как я должна была поступить сорок лет назад.
Анна ахнула. Она ожидала чего угодно, но только не этого. Не благословения на развод от матери своего мужа.
Его отец?.. не удержалась она.
Ирина Михайловна горько улыбнулась.
Его отец был замечательным человеком. Верным, честным, надёжным. И я прожила с ним всю жизнь, думая, что так и надо. Что долг жены терпеть. А теперь понимаю, что просто боялась. Боялась остаться одна, боялась осуждения, боялась нищеты. И своим примером я показала сыну, что женщина всё стерпит. И он нашёл такую же вас. Сильную, терпеливую. Но всё же нашел в себе силы остановить это. А я нет.
Она открыла сумочку и достала оттуда не конверт с деньгами, как почему-то ожидала Анна, а старую, потрёпанную фотографию. На ней была молодая Ирина с маленьким Серёжей на руках. Она смотрела в объектив с безграничной нежностью и надеждой.
Я храню это фото. Как напоминание о том, каким он был. Чистым. И каким я хотела его видеть. Но люди не оправдывают наших надежд, Аня. Они просто другие.
Она протянула фотографию Анне.
Я не прошу вас за него. Я не прошу вас вернуться. Я прошу вас только об одном не лишайте его детей окончательно. Не делайте их оружием в вашей войне. Он плохой муж. Возможно, сейчас он и плохой отец. Но он их кровь. И однажды им захочется понять эту часть себя. Не мешайте им. Когда они будут готовы.
Анна взяла фотографию. Бумага была шершавой, выцветшей. Она смотрела на счастливое лицо молодой женщины, которая ещё не знала, какую боль принесёт ей будущее, и на маленького мальчика, который ещё не стал предателем.
Я никогда не сделаю этого, твёрдо сказала Анна.
Я уже сказала ему, что дети будут общаться с ним, когда будут готовы. И когда он будет готов вести себя достойно.
Ирина Михайловна кивнула, и на её лице появилось что-то вроде облегчения.
Спасибо. Больше мне от вас ничего не нужно.
Она поднялась, оставив деньги за чай на столе.
Я больше не буду вас беспокоить. И простите меня. Если сможете.
Она повернулась и пошла к выходу своей прямой, гордой походкой. Анна смотрела ей вслед, сжимая в руке старую фотографию. Впервые за весь этот кошмар она почувствовала не злость и не боль.