Это когда ты не знаешь кто твой союзник. А кто просто носит маску.
***
Здравствуйте, Надежда Ивановна.
Над моим лицом снова форма, снова блокнот, снова взгляд, который не обещает ничего хорошего. Мужчина, лет сорока пяти, короткая стрижка, уставший голос.
Старший следователь Семёнов. Можно с вами поговорить?
Я чуть кивнула. Сейчас, спустя две недели после аварии, уже можно было двигать головой и рукой правой, слабой. Левой почти не чувствовала.
Он сел на стул, открыл планшет.
У нас есть первые результаты. С камер наблюдения. И с регистратора автомобиля, который он запнулся. Ну, с которым вы столкнулись.
Отлично, ответила я. Я уже думала, что обо мне забыли.
Дело не в вас, начал он. А в том, с кем вы столкнулись.
Я почувствовала, как холод растекается по спине.
В смысле?
Машина принадлежит не водителю, а юридическому лицу. Но за рулём в момент аварии находился Алексей Громов.
Имя ничего не сказало.
Кто это?
Бизнесмен. Владелец сети фитнес-клубов. Связи, адвокаты, личные водители
По камере видно, что он врезался в вашу машину на полном ходу, проигнорировав знак. Но он уже подал заявление. С вашей стороны, как он утверждает, была "резкая смена полосы", "несоблюдение дистанции", и "возможное использование телефона за рулём".
Я сжала зубы.
Я ехала на работу. Всё было по правилам.
Я говорю, как есть. Это его версия. Он уже нанял адвокатов. И вот в чём сложность: вы формально числитесь как "финансово нестабильная сторона", а Громов лицо, обладающее средствами. Это делает вашу позицию сложной.
Сложной вы сейчас всерьёз говорите? Я в инвалидной коляске. Он в "мерседесе".
Семёнов сглотнул.
Я не защищаю его. Я вас предупреждаю. Система не на вашей стороне. Адвокаты начнут давить на то, что вы были в стрессе, после развода, могли быть невнимательной. У них доступ к СМИ. Они это используют.
Мне грозит что-то?
Пока нет. Но его адвокаты уже готовят иск. На компенсацию за "моральный вред" и "ущерб автомобилю".
Он меня убил почти, а теперь ещё и в суд подаст?
Я на вашей стороне, спокойно сказал он. Но в таких делах правда не то, что очевидно. А то, что доказано.
После того разговора я лежала молча.
Мать принесла суп.
Пыталась что-то рассказывать про соседку, про политиков, про огурцы. Я не слушала.
Я просто думала:
Меня чуть не убили. Я не могу ходить. Я должна бороться не за здоровье, а за то, чтобы на меня не повесили вину?
Мама вдруг замолчала. Потом положила ложку на край супницы, сглотнула.
Надь я думаю, Дима уже знает, что случилось. Все новости гудят. «Бывшая жена Коршунова прикована к инвалидному креслу после загадочной аварии»
я с утра везде читала. По радио, по телеку. В интернете. Ну, ты же понимаешь
Я резко повернула к ней голову. Мышцы затекшие, больно, но я не удержалась.
Вот именно, бывшая, мам. Его это не касается. Это не его трагедия. Не его тело. Не его боль. Он теперь живёт с женой помоложе и с животом побольше. Я для него давно архивный файл.
Мама прикусила губу.
Я просто думала вдруг он поможет. Связи у него есть. Деньги. Может, хотя бы узнает, позвонит
Мам, остановись. Я не его ответственность. Не его забота. И знаешь, если он вдруг приедет я ему дверь в лицо закрою. Если, конечно, он вообще вспомнит, как меня зовут.
Надя
Нет. Хватит. Ты всё ещё хочешь выставить меня неудачницей, которая упустила шанс? Ну так вот. Я не просила тебя быть тут. Он ушёл. Уж как ты радовалась, помню, когда я в восемнадцать удачно пристроилась.
Вот и пристроилась. Только теперь без ног. И с долгами.
Мама замолчала. Села, отвернулась к окну.
Упёртая, как всегда
Вот только не начинай, устало сказала я. Сейчас я хотя бы знаю, кто я. И кто точно не моё.
ГЛАВА 3
НадяИногда тишина звучит громче, чем крики.
В палате было именно так: тихо. Только капельница равномерно щёлкала каплями, да гудело что-то за стеной может, холодильник, может, жизнь других людей.
Я лежала. Нет, не отдыхала. Не спала. Просто лежала. В теле не было сил, как будто его вычерпали до дна. Не было гнева, не было страха только острое, пульсирующее что теперь?, и глухое, как будто из подвала: ты всё ещё жива.
Когда ты не можешь шевельнуть ногой это одно.
Когда не можешь почувствовать, где заканчиваются твои ноги это совсем другое.
Никакое кино, никакие истории не подготавливали меня к тому, что я могу смотреть на своё тело и не понимать, моё ли оно теперь.
Врач приходил утром. Лицо, как из сериала: молод, опрятен, вежлив, и с глазами, в которых нет ни одного лишнего жеста.
Пока прогнозы осторожные, Надежда Ивановна. Сломаны оба бедра. Повреждение спинного мозга. Отёк. Будем наблюдать. Имя у вас подходящее, будем надеяться, вы сильная.
Я смогу ходить? Он сделал паузу. Самую страшную в мире.
Сейчас главное что вы живы и чтобы жили.
Я даже не поняла, как это главное. Я ведь жива. Ну, вроде. Лежу, думаю, слышу. Мать вон сидит рядом, листает какой-то журнал. Или делает вид.
Надь, вдруг сказала она, не поднимая глаз.
М-м?
Давай хватит уже, гордую строить из себя.
Я повернулась к ней. Она смотрела в экран телефона, но щёки были напряжены, губы поджаты. Если ты снова за свое, то даже не начинай.