Затылок от простого движения заломило от боли. Перед глазами заплавали темные мушки, предвещая скорый обморок.
А ты не помнишь? осторожно спросила мать.
Я помнила многое. Насмешливую сороку, пушистую ель, дом колдуна. Но здравый смысл подсказывал мне, что мать говорит не об этом.
А впрочем, откуда тебе! Мать тут же всплеснула руками. Леда предупреждала об этом.
О чем она предупреждала? спросила я.
Ты головой стукнулась сильно, подал голос Дирк с другого конца комнаты. Поскользнулась и брякнулась прям на лед. Видать, так торопилась нам за леденцами. Благо, что дед Ворск за тобой шел и увидел это. Кликнули Леду, сюда тебя перетащили. Она все удивлялась. Вроде, и несильно ударилась, а все в себя не приходила. Сказала, ждать надобно. Голова, мол, дело темное.
Вот как? Неужели ничего не было? И встречи с Яреком тоже? Неужели все это лишь привиделось мне после неудачного падения?
Сердце почему-то больно защемило от этой мысли. Правда, я тут же рассердилась на себя. Ну не было и не было. Смысл переживать?
И сколько я так провалялась? продолжила я расспросы.
Двое суток, сказала мать. Весь праздник пропустила.
И леденец твой съели, вновь заговорил Дирк с обвиняющими нотками. Но не мы, а Мир. Пока никто не видел, подполз и в рот запихнул.
Подполз?
Я слабо икнула от слов брата. Что такое он говорит? Как это подполз? Он же с кровати спуститься не может. Ничего ниже пояса не чувствует.
Снежная богиня наш дом благословила, тихо выдохнула мать, и ее глаза заблестели от восторга. Илая, девочка моя, представляешь, какое счастье? Мир Его ноги начали оживать. Он щекотку чувствует. Да что там. Даже вставать пытается. Правда, падает сразу, но Леда говорит, что это дело времени. Ножки ему пока как чужие. Но он их чувствует. Понимаешь, Илая, чувствует!
Я зажмурилась. В ушах еще звучало эхо
я спрыгнула прямо в его объятия. Прижалась к нему так крепко, словно боялась, что в любой момент наваждение растает, исчезнет без следа.
Забавно, проговорил он, и смех задрожал в его голосе. В новый год все находят подарки под елкой. А я свой обнаружил верхом на елке.
Я молчала, уткнувшись лицом в мокрую овчину его тулупа, и точно знала, что больше никогда и ни за что не позволю ему уйти.