Шрифт
Фон
Меня хотели образумить,
А так успели обезуметь,
Почище буйного бычки!
Заслышав речь ученика,
Учитель вмиг остановился,
От всадницы освободился,
Вскочил проворно с четверенек,
Хоть был старенек и слабенек,
И стал смущенно объяснять:
Да, государь, готов признать,
Моя история смешна,
Но пользу принесет она.
Доказывает мой пример
Необходимость строгих мер,
К каким я против вас прибег.
Ведь если старый человек
Бессилен был с любовью спорить
И так себя мог опозорить,
Что перед нею отступили,
Чему свидетелем вы были,
Все достижения науки,
То уж никто не даст поруки,
Что вы, столь юный и горячий,
Могли б вести себя иначе.
Я ж бесновался напоказ,
Лишь предостерегая вас:
Такой и вам грозит позор.
И вас осудит весь ваш двор.
Но зря он с ловкостью завидной
Оправдывал свой бег постыдный:
Не разуверишь очевидца!
А хитроумная девица
Достигла цели, и вполне:
Царь полюбил ее вдвойне,
Увидев, как легко и смело
Подруга отплатить умела
Учителю за всю ворчливость,
За всю суровость и бранчливость.
Но царь уже не помнил зла,
Столь уморительна была
Попытка старого прикрыть
Проявленную нынче прыть
Тревогой за ученика.
Так от запретов старика
Был Александр освобожден.
Рассказ мой этим завершен.
Теперь вам предложу вопрос,
Подсказанный одной из глосс
Высокомудрого Катона.
В ней говорит он возмущенно
О мудрецах, чье поведенье
Несет им гибель в общем мненье
(Катон бы этак не погиб сам):
«Turpe est doctori cum culpa redarquit ipsum».
Из глоссы вывод очень ясный:
Тот, кто восторг любви прекрасной
Зовет безумством свысока,
Ее не испытав пока,
Пусть помнит: сам, не ровен час,
Сглупить он может больше нас!
Царя бранил учитель строго
И даже охладел немного
К питомцу за любовь его,
А сам влюбился до того,
Что следовать не счел зазорным
Приказам дамы самым вздорным.
Но можно ли его винить.
Что дал себя он обольстить?
Ведь в нем любовь заговорила,
А у любви такая сила,
Что всех нас держит в подчиненье.
Мудрен повинен в поведенье.
Для старца, правда, неуместном,
Но, согласитесь, не бесчестном.
Нарушил он свои слова,
Внимая гласу естества,
И прав был, что ни говори!
Советом кончит ваш Анри:
Тот, в ком рассудка есть частица,
Пускай надеждою не льстится
Сердца влюбленных укротить
И от любви нас отвратить.
Ссылаясь на ее напасти.
Нет над любовью нашей власти,
Разлука с милой лишь измучит,
И все ж любовь свое получит!
А кто любви бежит заране,
Любовных устрашась страданий,
В том, значит, вовсе нет понятья.
И не устану объяснять я:
Цени любовь и за страданья,
В страданьях счастья ожиданье.
Себе в них радость уготовь
Полнее испытать любовь!
Любовных не избегнешь тягот,
Они тоской на сердце лягут.
Но чем тоски сильнее гнет,
Тем счастье радостней блеснет.
Влюбленных женщин и мужчин
Корить сурово нет причин.
Рассказ мой показал вам ясно.
Сколь неизбежно, сколь прекрасно
Любовной власти торжество,
Не опасайтесь вы его,
Оно всегда нас возвышает.
Пусть Аристотель потешает
Поздненько вспыхнувшей любовью,
Однако утверждать готов я,
Что дамы мстительная шалость
Дала философу не малость:
Среди насмешек и глумленья
Постигнул он любви веленья.
Пока стоит наш белый свет,
Над всем царит любви завет.
Стыд мудрецу, если он свое преступает ученье (лат.).
О соколе
О приключении одном,
Занятном, хоть и небольшом
Намерен рассказать я вам
Все в точности, как слышал сам,
Не помню где, еще недавно.
Итак, надеюсь, что исправно
Я вам поведаю стихами
Рассказ о рыцарях и даме,
И тот, кто суть его поймет,
Немало пользы извлечет.
Два рыцаря на свете жили,
Друг с другом неразлучны были
От самых юных лет они.
За днями проходили дни
У них в тревогах бесконечных.
Турнирах и сраженьях вечных.
Они всегда, скажу по чести,
В беде и в счастье были вместе.
Бросались рядом в жаркий бон
И все делили меж собой.
Была примерна дружба их.
И вот решил один пз них.
Что срок пришел ему жениться,
В супруги знатную девицу
Друг Вантила ему сыскал.
(Ну вот, я одного назвал,
А как другого звать, не знаю:
Ведь я рассказывать желаю,
Что сам я слышал от людей.)
Повсюду красотой своей
Та дама славилась; она
Была к тому же и умна,
А что любила развлечеиья.
Не видели в том преступленья.
Скажу и сам я: несомненно,
Порою в скромнице смиренной
Таится много больше зла,
Чем в той, что нравом весела
И поболтать не прочь с друзьями.
Супруг души не чаял в даме
И более всего на свете
Любил ее за свойства эти.
И Вантила ту даму чтил,
Досуги с нею проводил,
Всегда отменно был любезным,
Старался быть во всем полезным
Ну, словом, был как брат родной
С ней, друга своего женой.
Однако тот, их наблюдая
И подозрение питая,
Что между ними что-то есть,
Стал за свою бояться честь,
Он разуверился в жене.
Скажу, и буду прав вполне!
Молва нередко обвиняет
Того, кто зла не замышляет.
Клеветники ведь есть повсюду:
Кому б воздать хвалу нехудо,
Того подцепит на язык
И опорочит клеветник.
Сеньор шутить не собирался.
Однажды Вантила остался
С его женой и безразлично
Беседовал с ней, как обычно.
И вот супруг уже взбешен:
Эй, Вантила! воскликнул он
Вы мне, я вижу, удружили,
Неблагородно поступили!
Нет, вы не друг мне, это ясно.
Зачем же обвинять напрасно?
Скорей бы умер я на месте,
Чем обманул вас, слово чести!
Слова и клятвы ваши ложь!
А Вантила ему: Ну что ж!
И я вас другом не считаю
И дружбу нашу порываю!
Так заявив, он удалился,
Шрифт
Фон