Приказ давно есть, с первого дня войны, сказал посмеиваясь Степан Федорович.
Лейтенант принял слова Степана Федоровича на свой счет.
В тылу легче рассуждать, сказал он, а вот на переднем крае, когда минометы бьют, сверху пикирует авиация, там другое рассуждение. Да, Толя?
Да уж точно, неопределенно сказал Толя.
Вот теперь я вам скажу, повышая голос, сказал Степан Федорович, к Сталинграду немец не подойдет. За Дон они не пройдут. На Дону совершенно неприступная оборона.
Ну, если вы так уверены, Степан Федорович, сказала Софья Осиповна, то не надо вам заниматься перевозкой и упаковкой вещей.
Вы уже забыли, видно! вскрикнул Сережа тонким голосом. Вспомните, как в прошлом году все говорили: «Вот дойдет до старой границы и там остановится».
Внимание! Воздушная тревога, закричала Вера, внимание, внимание! и указала в сторону кухонной двери. Женя, сопровождаемая Тамарой Дмитриевной, раскрасневшейся и потому похорошевшей, внесла бледно-голубое блюдо. Тамара Дмитриевна торопливо поправляла на ходу белое полотенце, прикрывавшее пирог.
Краешек сгорел, объявила Женя, я прозевала все-таки.
Сгоревший краешек я съем, не беспокойся, сказала Вера.
А я вам говорю, что через Дон он не перейдет, на Дону ему крышка! проговорил Степан Федорович и встал, взмахнув длинным ножом: ему всегда за столом поручались такие ответственные операции, как дележ арбуза или разрезание пирога. Боясь раскрошить пирог и не оправдать доверия, Степан Федорович прибавил: Вообще-то говоря, пирог должен остыть, а потом уж его режут.
А вы как думаете? спросил Сережа, уставившись на Мостовского. Но Мостовской молчал.
На Дон идет, Украину всю прошел, пол-России прошел, угрюмо сказал Андреев.
Что ж вы считаете? спросил Мостовской.
Считать не полагается, сказал Андреев, что вижу, то и говорю, а считают другие люди, может быть, поумней меня.
А почему вы уверены, что на Дону ему крышка? снова с волнением спросил Сережа. Где же этот рубеж? Вот и Березина была, и Днепр, а вот Дон, вот Волга, где же рубеж? Иртыш, Аму-Дарья?
Где же эта река?
Александра Владимировна внимательно глядела на внука: его обычная молчаливость и застенчивость исчезли. Александра Владимировна объяснила это тем, что Сережа был взбудоражен присутствием лейтенантов.
Александра Владимировна была права, но тут имелось еще одно, более простое обстоятельство, ей неизвестное: перед обедом Сережа хлебнул из фляжки Ковалева. Голова у него затуманилась, и он сам себе стал казаться необычайно умным, строгим, справедливым, но он не был уверен, ясно ли видят его многочисленные достоинства Мостовской и лейтенанты. Вера наклонилась к нему и спросила:
Сережка, ты пьяный?
Ничего подобного, сердито ответил он.
Видите ли, милый мой, сказал Мостовской, повернувшись к Сереже, и за столом стало тихо, так как всем хотелось услышать, что он скажет. Вы, конечно, помните, как перед войной, говоря о нашей силе, Сталин привел миф об Антее: с каждым шагом по земле Антей становится сильней. К этому следует сегодня добавить рассказ об анти-Антее, о фальшивом, противоположном Антею, мнимом богатыре. Когда этот фальшивый богатырь начинает шагать по земле, которую он завоевывает, то каждый шаг не прибавляет ему силы, как Антею, а убавляет ее. Не он питается силами земли, а враждебная ему земля забирает его силы, и он кончает тем, что падает, его валят. В этом различие между истинным богатырем истории Антеем и мнимым, фальшивым лжебогатырем, возникающим, как плесень. А советская сила огромная сила. И есть у нас партия, чья воля собирает, организует спокойно, разумно и уверенно всю мощь народа.
Сережа, наморщив лоб, смотрел на Мостовского блестящими темными глазами, и тот, рассмеявшись, погладил его по голове.
Мария Николаевна поднялась, взяла со стола бокал с вином и сказала:
Товарищи, выпьем за победу! За нашу Красную Армию!
Все потянулись чокаться с Толей и Ковалевым, наперебой желать им успехов и здоровья.
Затем началась церемония разрезания пирога. Этот пышный, румяный пирог мирных времен всех умилил и обрадовал, но одновременно вызвал грусть и воспоминания о прошедшем, всегда кажущемся людям таким хорошим.
Степан Федорович сказал жене:
Помнишь, Маруся, наше студенческое житье? Вера кричит не своим голосом, тут же пеленки висят, а мы с тобой гостей принимаем да еще пирогом угощаем?
Помню, конечно, помню, сказала она улыбаясь.
Александра Владимировна, растягивая задумчиво слова, сказала:
Да, пироги я пекла в Сибири, когда мужа выслали за участие в студенческих волнениях. Напеку пирогов с брусникой, из нельмы, придут товарищи Ах, боже мой, как далеко это время!
Хороши пироги с фазанами, я их ела в долине Иссык-Куля, сказала Софья Осиповна.
Джахши, джахши, в один голос сказали Сережа и Вера.
Давайте условимся сегодня не говорить о войне, проговорила Женя, только о пирогах.
В это время маленькая Люба подошла к Тамаре Дмитриевне и, указывая на Софью Осиповну, сказала восторженно:
Мама, тетя мне дала во какой ком сахару! И, разжав пальчики, с торжеством показала кусок пиленого сахару, увлажненный теплом ее одновременно беленького и грязного кулачка. Видишь, видишь, сказала она громким шепотом, не надо уходить домой, может быть, еще дадут что-нибудь.