«Надеюсь, нос пострадал не в драке», - подумал Слава.
- Тебе бы пошли тёмные оттенки.
- Да? заинтересовался Макс. Ты разбираешься?
- Ну так, - Слава скромно пожал плечами. Я художник.
- Я архитектор. Кое-что умею, но сочетание цветов это не моё.
Слава оглядел его внешний вид: серый свитшот на размер больше, чем нужно, тёмные джинсы, белые кроссовки. После того, как Славу накрасили, на звание: «Самый обычный наряд в этой комнате» определенно претендовал Макс.
- Нормально сочетаешь, - утешил он.
«Главное, что не носишь белые рубашки».
Макс рассмеялся, потому что, видимо, прекрасно понимал, насколько «обычен» для такой необычной обстановки.
- Хочешь во что-нибудь сыграем? предложил он.
- Вдвоём?
- Да. Там есть игры для двоих.
Расположившись за небольшим столиком, они сыграли несколько партий во «Взрывных котят», две в «Элиас» и одну в «Уно». К шести вечера Слава понял, что пора уходить, иначе дети начнут нервничать из-за его долгого отсутствия (и, если он не даст Ване таблетки перед ужином, второй папа-врач об этом даже не вспомнит).
- Мне пора, - с печалью в голосе сообщил он Максу.
Уходить не хотелось он впервые за столько лет чувствовал себя комфортно, безопасно и расслабленно одновременно.
- Могу пройти с тобой, - предложил Макс.
- Хорошо. Только я щас, - Слава показал на лицо, - отмоюсь
- Зачем? не понял Макс. Здесь не Россия, на улице не изобьют.
- Я понимаю, просто
Он был в шоке от того, что собирается сказать, но сказал:
- Моему мужу это не понравится.
Хуже того, что он произнёс эту фразу вслух, была только её абсолютная правдивость.
- Серьёзно? удивился Макс.
- Да, он всё это не любит. И будет спрашивать, где я это сделал и опять будет конфликт.
Слава прекрасно понимал, как он звучит: как загнанная жертва, во всём подчиняющаяся мужу-тирану раньше он о таких только слышал, а теперь что сам таким стал?
- Всё это странно, - проговорил Макс.
- Я знаю, - выдохнул Слава, чувствуя себя липким от стыда.
Ему хотелось объяснить Максу, что, на самом деле, он не такой. Ну, он же правда не такой! Он всегда превыше
всего ценил свободу: действий, мнений, самовыражений, он хорошо чувствовал границы, он чутко реагировал на любое давление, он умел говорить о чувствах, вот только теперь он идёт в туалет, чтобы смыть макияж, и не знает, как объяснить постороннему человеку, почему это важно сделать, не знает, как признаться, что ему страшно возвращаться домой. Да как он вообще умудрился влипнуть в это дерьмо?
За дверью с табличкой с раздвоенным человечком (одна его половина была в штанах, а другая в юбке), Слава метнулся к раковине, открыл кран и плеснул на лицо холодной водой. Он посмотрел на себя в зеркало: лиловые тени, смешиваясь с черной подводкой, текли по его щекам, как кровавые слёзы. Слава редко плакал.
Он не плакал, когда, семнадцатилетний, целый месяц вырисовывал его портрет, а потом услышал: «Не рисуй меня больше, как педика».
Не плакал, когда на утро после лучшей ночи в их жизни он швырнул в него кольцо, едва Слава успел открыть глаза.
Не плакал, когда он бил Мики, а потом уходил из дома, лишь бы не просить прощения.
Не плакал, когда он ударил его.
Не плакал, когда он швырнул его на кровать, придавив своим весом, и Слава чувствовал его возбуждение через брюки, и знал: шанс, что он остановится, не так уж и велик.
Но теперь, глядя на отражение с грязно-розовыми разводами на щеках, он расплакался. Как же ему хотелось, чтобы ничего этого никогда не случилось: чтобы он тогда, в семнадцать лет, не пошёл в гей-клуб, не встретил его, не доверил ему детей. Он чувствовал себя таким несчастным, потому что привёз с собой из России всё самое худшее.
Кто ж знал, что худшее это он.
Почти 15 лет. Лев [13]
Семья не состоит из одного человека. Она не может развалиться только потому, что так решил один из её членов. Семья малая социальная группа, а в группе учитываются мнения всех участников.
Их четверо, счёт: один-один. Осталось спросить детей.
День обещал быть хорошим: он забрал мальчиков от сестры (оба были в порядке, так что зря Слава выдумывал) и купил им по мороженому.
- Я вообще-то не люблю мороженое, - мрачно сказал Мики, садясь в машину.
- Серьёзно?
Лев готов был поклясться, что впервые это слышит.
- Серьёзно. Я веган.
- Это странно. Все дети любят мороженое, - заявил Лев, приогнорировав заявление про внезапное веганство.
- Ага, как и собак, - фыркнул он.
- Кстати, о собаках
Он отвёл их в зоопарк Зоопарк Большого Ванкувера, с огромными вольерами, краснокнижными животными и редкими хищниками гепард, например. Лев до этого не видел гепардов. Да и кто их вообще видел? Уж точно не его дети, с восторгом и удивлением замирающие перед величием природы.
Ладно, замирал только Ваня. Мики сказал:
- Зачем ты привёл вегана в зоопарк?
Лев фыркнул:
- Я же не есть тебя их заставляю.
- Зоопарк это не этично.
- Да ладно тебе, они бы умерли в дикой природе.
- Лучше умереть в дикой природе, чем жить в неволе.
Лев искоса глянул на Мики: «Весь в отца», - подумал он.
Ваня, на фоне старшего брата, вызывал только тёплую благодарность: он перемещался исключительно вприпрыжку, ел мороженое, любил зоопарки и приходил в искренний восторг от животных (мысленно Лев подсчитывал свои баллы: Ваня счастлив значит, он не такой уж плохой отец). Но потом и младший его подвёл: ни с того ни с сего принялся краснеть, кашлять и задыхаться. Лев не дурак: понял, что это аллергическая реакция, вывел Ваню за территорию, снял приступ баллончиком, который обычно носил для Мики (у того первый и последний приступ случился ещё несколько лет назад, но баллончик у них был всегда на всякий случай). Когда Ваня пришёл в себя, Лев строго спросил: - У тебя что, аллергия на что-то?