Я провела день, как и многие другие, шатаясь по знакомым местам, вспоминая наше с Джимом детство, ранние годы нашего брака, посетив церковь, в которой мы поженились, наш первый дом на Блекфреирс-стрит, где родилась Рози. Думаете, я должна избегать этих мест, потому что они стали частью давно потерянной жизни? Но нет, они меня успокаивают. И сколько бы боли я ни причинила Джиму, Рози и Эбби впоследствии, в те годы я чувствовала себя в безопасности.
Глава 5
До того, как Маркус умер или, скорее, «ушел», я всегда заботилась о себе, пользовалась увлажняющими кремами, следила за весом и пила много воды. Но в последние восемь месяцев я забыла, что такое здоровая пища, и порой я вообще забываю поесть. Единственный плюс вдовства это стройность. Я и раньше не была толстой, но носила пятьдесят второй размер при грушевидной фигуре. Это когда бедра крепкие, а грудь маленькая. Вот я какая. Но при довольно большом для женщины росте, сто семьдесят пять сантиметров, я вполне могла носить такой вес.
Маркус тоже был высоким, сто восемьдесят пять, и он говорил, что наша пара притягивает взгляды. Он утверждал, что мы с ним вдохновляем молодое поколение тем, как сильно влюблены, как молодо выглядим и насколько привлекательны для нашего возраста. Я не была столь уверена на этот счет, но краснела всякий раз, когда он это говорил. Какая женщина стала бы спорить? Точно не я. Хотя с Маркусом вообще никто не спорил. Все его любили по крайней мере, за границей. Дома, в Англии, ситуация была иной. Из-за моей семьи.
Маркус единственный звал меня Линди, словно я была малышкой, а не крупной женщиной бальзаковского возраста. Он умел заставить женщин чувствовать себя особенными. Я знала его всего несколько часов, но уже понимала, что влюбляюсь. У него были темно-синие глаза, они напоминали мне об Ионическом море в Греции, у острова Кефалония, где мы и встретились впервые. Его улыбка являлась из ниоткуда, будто солнце всходило из складок его опаленного лучами лица. Хитрый лис вот он какой.
Проблема была в том, что он любил женщин, а они любили его. Но он не был бабником, просто верил в честность, равенство и родство разумов, ну, или, по крайней мере, так говорил. До того, как с ним столкнуться, я жила полноценной жизнью. Или я так думала. Двадцать восемь лет замужества с Джимом (хотя к тому времени мы уже полгода жили раздельно) и две наши общие дочери. Мы любили, теряли, плакали и смеялись вместе, но я никогда не отдавала себя Джиму полностью, без остатка, как может это делать женщина и как это было у меня с Маркусом. Я не люблю читать или писать, предпочитаю ТВ-шоу и сериалы, но в Маркусе Бушаре было нечто такое, отчего мне вдруг захотелось писать стихи. И при этой мысли мои щеки краснели ярче, чем закаты, за которые мы с ним пили.
Через год мы поженились на пляже на Бали; Маркус уговорил Джима пойти на мировое соглашение в бракоразводном процессе. Джим сделал бы и сказал бы все, чтобы сделать меня счастливой, он даже был готов подружиться с
Маркусом, но девочки настроили его против этой идеи. Несмотря ни на что, я скучаю по Джиму. Он был верным и надежным мужем. Хорошим человеком. Хорошим отцом. Слишком хорошим мужчиной для меня, как потом выяснилось.
На нашей с Маркусом свадьбе никого из друзей не было. Только священник и мы. Никаких гостей и свидетелей. Мы провели босоногую церемонию на пляже, дождавшись, пока над горизонтом покажется солнце, чтобы стать свидетелем наших клятв. Маркус был в белой льняной рубашке с расстегнутым воротом, а на его запястьях звенели самодельные браслеты дружбы. К тому моменту он загорел так, что стал коричневым, как медведь. На мне было белое длинное в пол платье и накинутая на плечи желтая пашмина, которую я купила в эко-отеле, где мы с ним остановились. Помню, она обошлась мне в два фунта. В волосы, впервые в жизни отрощенные до такой длины, я вплела желтые, в цвет пашмине, цветы. «Моя загорелая блондинка», называл меня Маркус.
Фото не было. Маркус не верил в остановленные камерой мгновения, он предпочитал проживать их, и, конечно же, был прав. Он был прав по многим вопросам: что нужно быть здесь и сейчас и ценить красоту своих тел. Как в том глупом фильме «Ширли Валентайн», он научил меня любить кожу, в которой я живу; не обращать внимания на морщины, обвисшие груди и растяжки на животе. Он открыл мне глаза на многое, и я всегда буду ему признательна. Каждая женщина должна полюбить так, как я. Хотя бы раз в жизни.
Это был идеальный день, в отличие от моей первой свадьбы. Тогда церковь была набита битком, сотня гостей, многие из которых были нежеланными. На Джиме был тесный синий костюм, и после мальчишника его мучало похмелье. Как и я, Джим редко пил, так что он провел большую часть брачной ночи над унитазом, за что постоянно извинялся. Не то чтобы наша брачная ночь была напрочь испорчена, у нас и до этого был секс. Я вступала в брак не девственницей, но Джим был моим первым и единственным любовником.
В те времена меня мало интересовал секс, а Джим не просил многого: его устраивали поцелуи в щечку и утешительные объятия в трудные моменты. Мы ходили на работу и возвращались домой. Он сменял меня, когда я уставала от бесконечного материнства, менял девочкам подгузники и укладывал их спать. Он был отличным помощником, и мы редко ссорились. Во многом мы были идеальной парой. И все же я начала злиться на него за то, что он не был тем человеком, которого я хотела. Конечно, я никогда ему об этом не говорила. Я не злая и не собиралась нарочно его ранить. Да и в глубине души я понимала, что сама виновата. Все это накапливалось годами до того момента, как я осознала, что никогда не любила Джима.