Что ты говоришь, детка? Она возвращается к разговору до того, как я, объятая завистью, успеваю нажать отбой.
Про Маркуса. Ты думаешь, мне не надо ничего делать? Рассказать кому-нибудь?
Боже, конечно нет. Тебя замотают в смирительную рубашку и выкинут ключ от палаты.
Вздохнув, я прощаюсь, притворившись, будто со мной все в порядке, что у меня просто период горевания и я лишь хотела пожелать ей удачи на завтрашнем собеседовании, про которое она напрочь забыла. Мне хочется кричать. Это нечестно. Ненавижу. Я просто хочу, чтобы боль наконец утихла. Я так больше не могу. Но если я начну орать, Гейл вызовет полицию, моего врача, своего врача, Джима, санитаров, Рея из бара «Кози», с которым она несколько раз спала и не знает, хочет ли переспать еще разок, и вообще всех, до кого дозвонится.
Повесив трубку, я обдумываю, а не права ли Гейл. Многое из сказанного ею имеет смысл. Возможно, антидепрессанты сыграли со мной злую шутку и мне стоит воздержаться от посещения сайта хотя бы какое-то время?
Но история с Маркусом куда более запутанная, чем думает Гейл.
И чем больше я думаю про тот вечер, тем больше убеждаюсь, что я в ответе за произошедшее. Мы ссорились. Это я помню, как и ревность, смешанную со злостью. Я ли его толкнула? Неужели все эти месяцы я зря себя наказывала и это был просто несчастный случай, как и заключило следствие? Вот бы мне вспомнить Я даже хотела сходить к гипнотерапевту, но испугалась того, что могу узнать. Как я буду жить дальше, зная, что позволила мужу умереть или, еще хуже, сама его убила?
Мой врач сказала, что я испытаю всю гамму чувств, включая самобичевание и вину. И того, и другого у меня в избытке, но не по тем причинам, по которым она думает. Знай она, что я и правда могу быть виновна, она бы точно нацепила на меня смирительную рубашку, как и сказала Гейл.
Глава 3
К счастью, кто-то уже рассказывает свою историю, и никто не обращает на меня внимания ненавижу быть словно под светом софитов. Заталкивая промокший анорак и дешевую сумку из кожзама под стул, я улавливаю обрывки сказанных женщиной фраз, что-то вроде: прощение, доказательства, мифы о горевании, способы справиться, растерянность, забота о собственном выздоровлении и конкретные действия эти слова окутывают меня, но не успокаивают; они мне знакомы, как и ласковый тон ее голоса.
Ее зовут Сью, и она оказывает специализированную помощь по проживанию горя; ее муж умер пять лет назад от рака кожи, и, чувствуя потребность помочь другим, она открыла центр помощи. Похвально, конечно, но даже на третьей встрече я так и не почувствовала себя вовлеченной в общий процесс. Если бы я могла позволить себе частные консультации, то сделала бы это, но эти сессии организованы службой поддержки жертв насилия, и я не могу на них не ходить, ведь все присутствующие отчаянно нуждаются в месте, где смогут выговориться. На прошлой неделе я объяснила Сью, что она очень милая и заботливая женщина и мне хочется ее порадовать, но я понять не могу, как письмо покойному близкому человеку поможет преодолеть боль потери.
Она ответила, что дело не в самом письме, но еще и в тех шагах, которые включают в себя групповые обсуждения, а этого я боюсь так же сильно, как ежегодной вакцинации от гриппа, после которой меня по трое суток кряду мучает мигрень.
Сегодня, закончив говорить, она снова просит меня рассказать свою историю. Не то чтобы я не хочу. Я тренировалась, зачитывая свои показания в полиции вслух. Просто от необходимости сделать это перед шестью женщинами, которых, кроме Сью, я совсем не знаю, меня начинает подташнивать. Я совершенно не понимаю, откуда у моих дочерей, Эбби и Рози, берется уверенность для презентаций на работе уж точно не от меня и не от Джима.
Я прихожу сюда лишь потому, что это полезно, но не в том смысле, в котором считает Сью. Когда я нахожусь среди людей, то перестаю одержимо листать сайт знакомств, глядя на человека, который выглядит точь-в-точь как Маркус. Несмотря на предупреждение Гейл, на его предложение встретиться я ему ответила: «Да, давай. Как только, так сразу». Потому что я просто умираю боже, опять это слово! Я такая же нетактичная, как Гейл, от желания узнать, он это или нет, хотя Гейл считает, что это точно не может быть он. Согласно логике, она права.
Но мое сердце считает иначе. Никто не знает Маркуса так, как я. Особенности его поведения. Его улыбка. Его взгляд, который дает тебе понять, как сильно он сам собой доволен. Его фото профиля, инфо о себе все в его стиле, словно его имя написано поперек его личной страницы.
Сью заканчивает говорить, и мы делаем перерыв на чай и печеньки «Хобноб». Я жадно пожираю три штуки в надежде, что никто этого не заметит. Умираю с голоду и не помню, когда в последний раз ела что-то, что смогла удержать в желудке. Я нервничаю. Даже напугана. Потому что при первом удобном случае Сью снова просит меня встать и поделиться своей историей, и на сей раз ответ «нет» ее не устроит. Она объясняет, что этот шаг критически важен для моего исцеления, к тому же никто не осудит меня и не обеспокоится, если я вдруг разрыдаюсь.