Казалось бы, чего проще три себе тушь о камень да размешивай в воде. Однако мне, шестилетней, этот процесс показался жутко мудреным и долгим. Чтобы его ускорить, я попыталась держать брикетик под наклоном, но тут же получила от Наставницы по рукам. А о том, чтобы лизнуть заветную черноту на вкус, даже думать забыла.
В тот первый день я только и делала, что прописывала колечки. Спираль за спиралью, строка за строкой выводила кистью на стандартном листе пузатую букву «но» . Пока Наставница направляла мою руку своей, это казалось совсем не сложно. Но как только пробовала я сама, линии тут же начинали вихлять из стороны в сторону, превращаясь то в худосочных червячков, то в извивающихся змей, то в обожравшихся крокодилов, из-за чего я никак не могла успокоиться.
Кисть не заваливай, держи вертикально.
Локоть оторви от стола, пиши на весу.
Спину выпрями.
По сторонам не зыркай, гляди только перед собой.
Следи за дыханием.
Изо всех сил я старалась выполнить все эти наставления сразу, но в результате лишь сильнее напрягалась, тяжелее дышала да испуганнее суетилась.
Вскоре столешницу передо мной докуда хватало глаз устилали бумажные листы, испещренные моими перекошенными колечками. Чем упорнее я пыталась выписать их как следует, тем корявее они выходили. Оно и понятно, чего еще ожидать от первоклашки?
Было ясно: мой первый день обучения ремеслу, мягко говоря, успехами не увенчался.
Боясь обмануть надежды Наставницы, я упрямо выводила колечко за колечком снова и снова. Но как только я наловчилась выдавать большое и ровное «но» одним движением руки, мне тут же велели вывернуть ту же букву наизнанку и закручивать ее теперь уже против часовой стрелки, справа налево.
С тех пор каждый день моего детства, как правило, заканчивался одинаково: сразу после ужина наступало время каллиграфии. До второго класса по часу, до четвертого по полтора и до шестого по два часа в день Наставница неотступно нависала надо мной, готовя себе преемницу очередного потомственного мастера кистевого письма.
Зеркальная «но» давалась мне с неохотой пальцы не понимали, куда выворачивать кисть. Лишь попытки с тридцатой начала выходить и она нужных
размеров, баланса и толщины.
Поскольку хирагана азбука прописная, ее мягкие, волнистые знаки могут прописываться и слитно, будто вышитые одной нитью. Умение писать красиво, почти не отрывая кисти от бумаги, Наставница считала основой нашего мастерства и именно эти навыки вколачивала в меня с особой дотошностью.
Ее старания принесли свои плоды: со временем я научилась даже с закрытыми глазами выписывать, не отрывая кисти, самые мудреные завитушки элегантным сплошным ручейком.
Разобравшись с окружностями, мы перешли к алфавиту «ироха» и отточили написание всех пятидесяти букв. Шлифуя свой почерк до автоматизма, для каждого из знаков я сочинила свой неповторимый образ.
«и» добрый дружочек, что весело болтает со мной, сидя на земле в чистом поле.
«ро» грациозный лебедь, плывущий по глади озера.
«ха» самолет, который садится на посадочную полосу, но тут же снова взмывает в небо и выписывает акробатический пируэт.
Для каждой новой буквы я сперва изучала образец, написанный Наставницей, и старалась копировать его один в один. Потом прописывала снова и снова у себя на листе. Пока наконец не заучивала очередную букву наизусть и уже тогда с одобрения Наставницы переходила к следующей.
У каждого знака хираганы своя история и свой неповторимый характер. Свыкнуться с этим мне, тогда еще совсем маленькой, было непросто и порой, чтобы запомнить очередную загогулину, приходилось отслеживать, от какого иероглифа она когда-то произошла.
В этих случаях мы открывали увесистый художественный альбом и изучали письмена 3-го свитка «Ко́я-гирэ́» самой древней из сохранившихся копий «Кокинсю́» . Любоваться истинной красотой один из способов оттачивания мастерства, то и дело повторяла Наставница, так что все свое детство я разглядывала фотографии замшелых свитков вместо обычных книжек с картинками.
И хотя смысл древних стихов, сочиненных самим Ки́-но Цураю́ки , оставался для меня непостижим, от этих знаков и правда веяло таким совершенством, что делалось не по себе. Я скользила взглядом по ручейкам безотрывной хираганы, и казалось, будто некая красавица из императорской знати разворачивает перед читателем один за другим все двенадцать слоев своего кимоно.
На оттачивание пятидесяти знаков хираганы и еще стольких же букв катаканы я потратила года два. И лишь когда перешла в третий класс, прямо с летних каникул основательно занялась иероглифами.