Далеко ли бежишь, клюковка?
Остановилась, по-хорошему взглянула:
А я думала, ты на бакенах, Стахей Силыч, на работе
У бога дней много наработаюсь! Далеко ли бежишь, спрашиваю?
А она лукавила что-то, спросила, как живется ему, Стахей Силычу, в одиночестве, что пишет из города Степанида Ларионовна, как ее здоровье?
Чего ей сделается! Все такая же белуга! Каршин начинал не на шутку нервничать, теряя всякую надежду. И свое раздражение вымещал на ни в чем не повинной жене: Она иль выработалась! Вечно, матри, богородицей сидит, извека сложа ручки за моим горбом!..
Павловна, похоже, догадывалась об истинной причине его паршивого настроения, но томила, выматывала душеньку, как потроха на кулак. А потом неожиданно в избу предложила войти. У Каршина грешный туманец колыхнул башку седую. Бежал впереди Павловны и свои мысли выкладывал ей: «Он, матри, ничего казачина! Высокий, прямой, как свечка Вполне строевой для любви! Мой-то что, мой всегда в степи, возле тракторов. А тут такой сокол-беркут!..»
В сенцах весело боднул сапогом тыкву, выкатившуюся из кучи в углу, с молодой проворностью
откинул перед Душаей скрипучую дверь и так же проворно громыхнул стулом: садись, мол, клюковка разлюбезная, моментом самовар организую, а не то бутылочку
Но Павловна как не слышала! Стояла и, словно привередливый покупатель, неспешно и придирчиво оглядывала просторную избу. Выжидательно замерший Каршин следил за ее серыми глазами и боялся слюну проглотить, чтобы ненароком мыслей не выдать своих, даже пытался думать о чем-то другом, о бакенах например, которые он сегодня не проверял.
Изба мне ваша нужна, Стахей Силыч
Та-ак Он уже окончательно понял, что не ради его красивых усов пришла она, и остывал, будто босыми ногами в таз с холодной водой влез.
У невесты дядя должен подъехать, а он у нее красный командир. Вот и решили У нас мазанка, сам знаешь, не больно хоромистая
Госпыди, Душаичка, Евдакея Павлывна то есть, да пожалуйста, стол и погреб милости вашей! Каршин ликовал: не объехала судьба на кривой бударе. Я ведь тоже, когда женился, то сам наказной атаман у меня за посаженого отца-батюшку Вот так он, вот так я
Павловна насмешливо сузила глаза: брешет старый!
Только у тебя тут, повела взором по заснованным паутиной углам, дерьмом подавись. Ладно, выгребем
Ух как взыграла казачья спесивая кровушка! Да поунял ее Стахей Силыч до поры лучшей: «Ужо я те припомню, Душаичка, ужо вспомяну!..»
Осокины выкопали картошку еще третьего дня, ранее всех. Костина мать вообще любила все вперед всех делать. «Неистовая Душаичка», величали ее старухи. Если за что взялась, то сама исколотится и других надсадит. От этого жизнь Косте казалась временами несносной.
Но сегодня Евдокии Павловне не до Кости. Косте праздник, Костя нацепил на руку вязанку сушеной воблы, уселся на теплой завалинке и «залупляет», грызет воблу. Будто на губной гармошке играет, только скелеты откидывает. Поджидает Айдара Калиева. Тот ковыляет из школы, зажав под мышкой учебники. У Айдара левая нога короче правой, поэтому ходит он плечом вперед, с прискоком. За это дразнили его кузнечиком. Правда, не в глаза: кулак у Айдара небольшой, но железный.
Ты зачем в школе не был? Айдар опустился рядом, вытянул короткую ногу, давая ей отдых.
Ровно не знаешь! Костя оторвал у очередной рыбины голову, швырнул на дорогу. Вторую воблу протянул Айдару: Хошь? Залупляй.
Айдар взял, принялся лупить.
Приехал?
Давно! Не похож на героя. Маленький, без усов. И все молчит. Молчит и улыбается. Как невеста наша. Она ж всегда молчит. Найдет молчит и потеряет молчит. Маманя говорит, неизвестно, что скрывается за этой благодатью Рыжая хоть прикуривай от волос!
Много задали?
Только по математике
Некоторое время молчком грызли воблу. Проницательный Костя считал, что Айдар просто помирает от зависти к нему. Еще бы! У него, Кости, теперь такой родственник объявился: танкист, герой Испании и Халхин-Гола! Но Костя великодушный человек, предложил:
Пойдем свадьбу смотреть? У Каршиных печь как паровоз. Залезем сверху все увидим.
Предложение было заманчивым, но Айдар считал, что мальчишествовать ему уже не к лицу: все-таки шестнадцатый год, не то что Костя с его тринадцатью Айдар отказался.
А я потопаю. Там завелось. Слышишь?
С каршинского подворья долетали выголоски песен, охальный хохот. Иногда растерзанно вскрикивала гармонь. В небе набирались звезды. Кое-где в избах зажглись огни. Но самые яркие окна были у Каршиных, они длинно, до противоположного берега отражались в старице. С улицы о стекла расплющивались носы и губы зевак, и Костя резонно считал, что люди прилипли к окнам из-за красного командира.
Из распахнутых сенцев шум, гам, смех. В лицо духота застолья, запах дешевых духов и нафталина. Прошмыгнуть к печке дело двух секунд, но у порога Костю придержал, заставил прислушаться непонятный сторонний звук. Кто-то протяжно и безнадежно кричал, только глухо, словно из погреба или бани.
В Косте мигом проснулся разведчик. Он стиснул правый кулак, словно была в нем рубчатая
рукоять нагана, и вкрался в каршинский задний двор. Черными вражескими крепостями, танками и броневиками надвинулись на Костю многочисленные катухи и сарайчики, и было тут темно и тревожно, как в брошенном колодце. Обычно храбрости у Кости хоть отбавляй, но сейчас ему отчего-то страшно стало. Вздохнула вдруг тяжело корова, и Костя даже присел. Огляделся. За изгородью пятно белесое. Ну да, корова, чтоб ей А это? Костя приблизился. Нагнулся. У него клацнули зубы, распрямился с силой лука, у которого обрезали вдруг тетиву. Кинуло Костю через двор в переполненную избу. В кухоньке поймал мать, колдовавшую над новыми закусками, потянул за собой в сенцы.