А потом лихие люди разрушили наш храм, голос бабушки дрожал от готовых пролиться слез. Но светлый Ангел плачет над разорённым алтарём храма, он и сейчас здесь и молится о том, чтобы снова воссияла церковь
От этих слов у Ани стало тепло и так хорошо на сердце. И с тех пор она, проезжая мимо пустующего сквера, тоже всегда крестилась и про себя молилась: «Господи, сделай, пожалуйста, так, чтобы церковь вос-си-яла!.. А то Ангел плачет»
Господь услышал мои молитвы, и твои услышит, сказала она Вике. Вот увидишь, как быстро поправится тетя Люба!
Они постояли перед храмом, степенно перекрестились трижды Аня заметила, что её подруга крестится всей ладонью, да ещё и не в ту сторону.
Так крестятся во всех сериалах. А что, неправильно? огорчилась Вика.
Пришлось Ане показать подруге, как надо складывать пальцы в троеперстие, как чётко осенять себя крестом.
Сначала кладёшь пальцы на лоб, потом вниз немножечко повыше, чем пупок, потом на правое плечо и от него на левое. Бабушка мне говорила, что от правильно наложенного креста бесы отлетают, как от удара острым мечом!
А в самом храме было тихо. Утренняя служба давно закончилась, до вечерней было далеко. Только на центральном подсвечнике горела поставленная кем-то свеча и возле больших икон теплились лампады.
Денег, оставшихся у девочек от завтрака, как раз хватило на две тоненькие свечи. И, зажигая их от горящей свечи, Аня и Вика молча молились, как могли, о том, чтобы Викина мама больше не болела, чтобы ей стало хорошо.
Из алтаря вышел усталый старичок в чёрном подряснике. Увидев девочек, подошёл:
Что, молитесь о хороших оценках?
Вика отрицательно замотала головой, а Аня вместо ответа зачем-то сложила вместе ладошки и поклонилась старичку:
Благословите, батюшка!
Ишь ты, усмехнулся старичок, а я не батюшка! Я простой алтарник и благословлять не могу. Так о чём вы молитесь?
О тёте Любе, Викиной маме, ответила Аня. Чтобы она не болела и чтобы ей стало хорошо.
О рабе Божией Любови?.. он перекрестился, помолчал немного. Молитесь, девочки, молитесь! Только всё ведь в воле Божией, а она всегда благая. Что бы ни случилось.
Как это «что бы ни случилось!» Вика вздернула подбородок. Мы и свечи поставили, и помолились, чтобы мама не болела. И она должна выздороветь!
И, повернувшись, с гордо поднятой головой вышла из храма. Ане пришлось догонять подругу.
А через неделю тётя Люба умерла. За день до этого соседка позвала к ней батюшку, он исповедал и причастил умирающую. Теперь она лежала с таким радостным, просветлённым лицом, словно наконец-то избавилась от мучившей боли. Ей, похоже, и правда было хорошо
Но Вика билась в истерике:
Я молилась, а Он Почему Он не вылечил маму? Я не пойду больше в церковь! И крестик не буду носить!
Она рванула цепочку и тонкие звёнышки распались, крестик упал на пол. Аня подняла его, протянула Вике, но та что есть силы ударила её по руке:
Не хочу! Не хочу больше с тобой дружить! Ты обманщица! она захлебывалась рыданиями. Ты говорила: Бог услышит! а мама умерла!
Вика, не гневи Бога, строго одёрнула её соседка. Ты же не знаешь, почему твоя мама ушла к Богу именно сейчас. Господь так милостив, что забирает нас тогда, когда мы готовы прийти к Нему. Твоя мама очистилась страданиями, ведь до болезни она никогда не молилась
Вот и я не буду молиться! закричала Вика. А тебя, глупая Анька, я больше знать не хочу!
С тех пор Аня и не пыталась с кем-нибудь подружиться. Как-то так вышло, что и в церкви она за эти два года больше ни разу не была. Крестик, как Вика, конечно же, не снимала, но молиться почти перестала. Иногда, если чувствовала, что может схлопотать двойку, беззвучно шептала: «Господи, помоги! Господи, ну пусть меня не вызовут!» и чаще всего ей удавалось тихой мышкой отсидеться до конца урока. Но потом недоученное всё равно вылезало, как невыполотый сорняк на грядке. И двойки вперемешку с тройками ехидно скалились со страниц дневника.
Аня не была ни лентяйкой, ни тупицей. Просто на уроках она чаще всего витала в мечтах: «Вот бы сейчас открылась дверь, и завуч завела бы в наш класс новенькую ученицу, мечтала Аня. Она эта Новенькая была бы такая красивая, высокая, очень умная и добрая. Татьяна Петровна сказала бы ей: выбирай, с кем ты хочешь сидеть. И Вика сразу подвинулась бы, приглашая сесть на свободное место. Но девочка через весь класс
прошла бы ко мне на «камчатку» и спросила: у тебя свободно? Можно, я сяду с тобой?.. И мы подружились бы с ней, и вместе шли бы из школы, потому что Новенькая поселилась бы в нашем доме. И вместе играли бы во дворе, и обменивались книжками, и играли с кутятами»
Ковалёва, я тебя третий раз спрашиваю, что получилось в ответе! обрывал её грёзы окрик учительницы. Да ты, вижу, и не начинала решать задачу Давай дневник, Ковалёва!
И в дневнике появлялась ещё одна двойка, да вдобавок с припиской: «Опять не работала на уроке!» Мама брала в руки дневник дочери, и на лице её заранее было написано: уж конечно, ничего хорошего в этом помятом и растрёпанном дневнике нет! А как ему не быть растрёпанным, если на переменках мальчишки так и норовили поиграть в футбол Аниным портфелем? Или треснуть кого-то по голове её учебником, даже если идти за ним надо было от самой первой парты?