мире кукольного домика понятие одного дюйма равно понятию двенадцати дюймов. На черно-белой фотографии Крюгер мы видим руку, которая держит знак с дерзким заявлением: «Я покупаю, следовательно, существую». Работа высмеивает тех, кто строит свою идентичность на основе купленных предметов. Подобный выбор произведений искусства довольно интересен для Дома-Калейдоскопа, ведь домик и сам является довольно востребованным товаром, стирающим разницу между истинным произведением искусства и массовым производством. Как отметил один из обозревателей, это «модель, которую можно приобрести и поставить в доме, не имеющем никаких шансов сравниться с этой новой игрушкой» . Для большинства людей их дома далеко не идеал. Но, купив Дом-Калейдоскоп, который поначалу стоил 250 долларов (без аксессуаров), именно взрослый покупатель, а не «живущий» в домике ребенок, получает возможность выразить свой утонченный вкус и погрузиться в идеальное модернистское пространство. Таким образом, Дом-Калейдоскоп становится в один ряд с первыми кукольными домиками, которые приобретали для своих кунсткамер взрослые коллекционеры начала Нового времени.
В собрании произведений искусства фирмы Bozart есть и работа Симмонс «Без названия (Голова женщины)» (1976) (ил. 9.4). Можно легко представить себе, что эта мутная и тревожная черно-белая фотография висит в Доме-Калейдоскопе, словно портрет бабушки. Женщины будущих поколений никогда не забудут и не должны забывать куклу-домохозяйку, напоминание о прошлом, воплотившееся в Домашнем Ангеле. Семья из каталогов Bozart, названная там «фигурками персонажей», не похожа на традиционных кукол. Мать и отец (мистер и миссис Сине-Зеленые) сделаны по образу самих Уилрайта и Симмонс (хотя в реальной жизни дизайнеры не состоят в браке). Первым побуждением Симмонс было сделать для домика только кукол-детей, создать такое место, где дети, по сути, исследовали бы мир без надзора взрослых. Но когда она узнала от детского психолога, что дети «в любом случае разыграют с помощью кукол-детей отношения нуклеарной семьи» , она передумала. В итоге кукольные девочка и мальчик входят в два комплекта детей и питомцев, которые прилагаются к домику. «Я испытываю какое-то удовольствие, смешанное с мистическим страхом, от того, что в кукольном мире мы с Лори Симмонс женаты. Ведь пластиковые фигурки папы и мамы скоро поселятся в сказочном мире Дома-Калейдоскопа», шутил Уилрайт .
Ил. 9.4. Лори Симмонс. Без названия (Голова женщины). 1976
Позволив превратить себя в фигурки для детской игры, Симмонс и Уилрайт частично отказываются от власти, присущей им как творцам. Однако тем решительней они утверждаются в своем статусе «владельцев» дома. Дизайнеры получили редкую возможность уменьшиться до размеров игрушки, и их вклад в создание домика становится в силу этого просто огромным. В этой двойственности и проявляет себя магия миниатюры.
дворцы, а также экспериментировать с цветом и светом . Таут считал, что детская игра это тот режим обучения, который останется с ребенком навсегда. Он пишет:
В ребенке мы получаем прекрасного «союзника». Дети наслаждаются праздником света Детей, которых втиснули в холодную безрадостную жизнь, мы располагаем к себе игрой. Наша постройка это игра: «наша цель это игра стиля». Мы делаем из детей архитекторов с помощью настоящих игрушек (к примеру, моего стеклянного набора с разноцветными, практически не бьющимися кубиками). Сегодня эти архитекторы лишь взволнованно наблюдают, но, став взрослыми, они будут строить вместе с нами, будут строить нашими руками, несмотря на то, что «мы» будем давно уже мертвы .
Как писал Монтень, для ребенка игра это не игра, а одно из самых серьезных занятий, подготовка к жизненным тяготам, которые не заставят себя ждать . Для Уилрайта и Симмонс чрезвычайно важно лиминальное пространство между жаждущим взрослости ребенком и мечтающим вернуться в детскую невинность взрослым. Ребенку может показаться, что взрослый обладает уверенностью, и он копирует эти силу в игре. Но взрослый понимает, что его уверенность иллюзорна. Как пишет Уилрайт, «в ее [Симмонс] работах все мы куклы, которых таскают туда-сюда в соответствии с той социальной матрицей, которую определяет домашний уклад» . Даже когда мы перешли из детства во взрослую жизнь, мы все равно остаемся подвластны требованиям более могущественных сил и спасаемся от этого только игрой в домик. Заниматься обустройством кукольного домика не то же самое, что обустраивать полноразмерный дом. Разница есть, но она в степени, а не в типе занятия. Как отмечает Дидье Малёвр, «миниатюризация питает буржуазное желание маленького мира. Такой мир всегда будет политически безопасным дома буржуа всегда играет в домик обстановка это и есть увеличенный кукольный домик, хорошенько прирученная вселенная, житель которой может воображать себя ее благосклонным хозяином, кем-то вроде Робинзона и Гулливера одновременно» . Кукольный домик это более понятная и управляемая версия социальных сил, с которыми всем нам приходится справляться. Как отмечает Башляр, «воображаемые миниатюры просто-напросто возвращают нам детство, причастность к игре, к игрушечной реальности» . Мечтатель любого возраста может представить себе, что попал в миниатюрный домик. Благодаря миниатюре ребенок предвкушает взрослую ответственность, а взрослый в свою очередь пытается поймать то, чем никогда не обладал. Грезы, утопии, фантазии и построенная реальность, детство и взрослость все это соединилось в миниатюрном пространстве Дома-Калейдоскопа. Игрушка никогда не бывает просто игрушкой.